Весь пафос резолюции направлен на объединение всех честных советских писателей в творческий товарищеский союз под руководством культурных сил коммунизма, на перевоспитание писателей в духе коммунистической идеологии, против сектантства, кружковщины, комчванства напостовцев. Авербах ничего этого не понял или, скорее, сделал вид, что не понял. Ссылаясь на обострение классовой борьбы, он ведет линию на расслоение, разъединение писательской среды по враждебным социальным группам, им самим установленным. На словах он признает Федерацию писателей, на деле гт» дйт ее в положение полной, диктаторской зависимости от РАПП. На словах он против комчванства и заушательства. На деле он снимает обвинения в комчванстве и заушательстве с напостовцев. «Крики о том, что напостовцы – заушатели, – говорит он, – что напостовцы хотели задавить всех попутчиков, что задачей напостовцев являлся захват всей печати, всех издательств, – все это было ходячим обвинением против напостовцев. Вся эта солома надуманных фраз, по существу, не имеет под собой никакого серьезного обоснования»[180].
На словах Авербах вместе с Лелевичем «категорически за резолюцию». На деле вся его брошюра «За пролетарскую литературу» – искажение положений резолюции. С таким «идейным» багажом Леопольд Авербах пришел к руководству пролетарским литературным движением.
Как здесь еще раз не вспомнить Дмитрия Фурманова, который решительно боролся со всеми этими махинациями Л. Авербаха и, уже будучи больным, опасался его прихода к руководству ВАПП. Вот что рассказывает А. Исбах о последних схватках Фурманова с Авербахом и его друзьями, приводя выдержки из дневника писателя: «В эти дни дневники Фурманова напоминают дневники его военных лет. «Перед боем»… «Атака»… «Наступление»… «Мы хотим конца этим мерзостям и подлостям, потому и пошли на все: бросили на несколько недель свои литературные работы, чтобы в дальнейшем сберечь целые годы, махнули рукой на свои болезни, все и у всех лечение – к черту, вверх тормашками, заседаем глубокими ночами, у всех трещат – гудят, разламываются головы – и на это идем!.. Пусть все это, пусть, – мы ведь боремся с самым пакостным и вредным, мы его с корнем вырываем из своей среды… Надо доводить до конца… Я в бой иду спокойно и уверенно… Надо раздавить врага, враз раздавить, иначе оживет… Кончаю. Иду. Что-то стану писать сегодня ночью, когда разбитый, измученный и с болью в голове, в сердце – ворочусь домой? Что стану писать?..»
Фурманов боролся против попыток противопоставить особую напостовскую линию – линии партии. А именно так ставили в 1925 году вопрос многие руководители ВАПП и редакция журнала «На посту». Они травили Фурманова за то, что он прислушивался к указаниям руководителей ЦК, за то, что он не соглашался признать какую-то надпартийную напостовскую линию руководства литературой, за то, что, вопреки Авербаху, он отказался действовать методом напостовской дубинки в отношении многих прекрасных советских писателей, так называемых попутчиков. И именно влияние Фурманова в широких кругах писателей не нравилось Авербаху. «Ты не настоящий напостовец», – упрекали авербаховцы Фурманова, так же как впоследствии упрекали Серафимовича и его друзей.