В то время в Центральной Раде, впрочем, об этом я говорил уже выше, был раскол; выдвигались различные комбинации. Немцы старались тоже влиять на дела и думали о смене министерств. По городу ходили различные списки министров, между прочим, в некоторых списках фигурировал и я как военный министр. Я над этим только смеялся. На должность военного министра, при таком хаотическом состоянии управления страной, идти было не сладко. Так пока шло дело.
Ежедневно вставали мы рано; ко мне являлось несколько офицеров, которые жили со мной в одной гостинице, вместе пили чай. В штабе корпуса был у меня капитан Богданович, он теперь тоже жил с нами в одной гостинице. На его обязанности было доставать из какой-то хорошей молочной, которую он один только знал, сливки, при том он должен был сообщать нам все городские новости.
Однажды он спросил меня, не читал ли я статью какого-то правничьего товарищества. Я прочел. Оказывается, что это Товарищество Украинских Юристов выступило с сильной критикой против существующего положения вещей и требовало, чтобы власть была передана какому-нибудь лицу с диктаторскими полномочиями, которые одни могут спасти страну от того критического состояния, в котором она находилась. Помню, что эта статья произвела на меня впечатление. Написал ее некто Парчевский, я его потом хорошо узнал. Убежденный украинец, стремившийся возродить старые времена Гетманства, большой идеалист. Он записался к нам в партию, недурно говорил и дал толчок партии в сторону проповедования идеи Гетманства.
Это было в начале второй половины марта 1918 года. Мне действительно казалось, что только сильная, доброжелательная к народу власть теперь может принести пользу, что и немцы, и австрийцы с такой властью будут считаться. И, действительно, окидывая взглядом вокруг себя, я положительно не видел никого, кто бы в данный момент подходил для того, чтобы эту обязанность принять на себя. Из украинцев никого, все они мечтатели или крайние шовинисты галицийской ориентации. – Ни за кем из них великороссы на Украине не пойдут. Из великороссов тоже никого не было (украинцы этого никогда, кстати, не допустили бы). И вот постепенно я надумал, что действительно наиболее подходящий – я. Во-первых, в украинских кругах меня хорошо знают, во-вторых, я известен в великорусских кругах, и мне легче будет примирить, чем кому-либо другому, эти два полюса. Тяготевшие к Польше правобережные земледельцы-католики ничего, в общем, против меня тоже иметь не могут. В армии меня знают.
Все это вырисовывалось туманно, но с этого момента я ясно думал, что к этому события приведут сами, так как другого выхода не было. Я помню, тогда думал о Петлюре, но отвергнул эту мысль. Петлюра честолюбив, идеалист без всякого размаха, а главное, – за ним пошли бы только крайние левые круги Украины и галичане, затем он не столько государственный деятель, сколько партийный, а это для создания государства не годится. Кроме того, с ним не считались бы немцы. Хотя якобы под фирмой Петлюры я был спален и должен был бы поэтому иметь зуб против него, я все-таки скажу, из всех социалистических деятелей на Украине это единственный, который в моих глазах в денежном отношении остался чистым человеком; затем он искренен, в нем много рисовки, но это уже черта украинская, я думаю, воспитанная в украинских деятелях всем прошлым украинского движения.