— Ты чего ищешь? — спрашиваю, пройдя третий.
— Лестницу, — отвечает. — А, вон она.
Пробираемся через задний двор к дому. Он ползет вверх по лестнице, тихо-тихо — можно подумать, в доме все еще живут. Я остаюсь внизу.
— Пошли, — говорит он. — Чего бояться? Ты ж уже большая девочка.
Нужно по-быстрому вытянуть из него все сведения — и хватит с меня оскорблений на сегодня. Я ползу за ним следом, держась за стену, а последние пару ступенек пробегаю, потому что в филимах именно они всегда обрушиваются. Из пустого оконного проема чьей-то спальни мы видим, как бритские патрули шагают двумя шеренгами по пустырю, некоторые спиной вперед.
— Поскорее бы начались занятия в Святом Габриэле, да? — произношу.
— А то. Лучшая школа в мире, — говорит он.
Может, Пэдди просто меня дурит. Может, там есть театральный и музыкальный кружки, я там выучусь на блестящего актера, а еще петь и танцевать и, может, стану вторым Джоном Траволтой.
— На гандбольной площадке можно курить, учителя не ругаются, — продолжает он. — И уроки прогуливать можно сколько хочешь, никто и не заметит. А наш Та говорит — там можнохоть каждый день драться с протской школой, которая дальше по улице.
Пресвятая Богородица! Не буду я, пожалуй, больше ничего спрашивать про Святого Габриэля. Хочу домой, прямо сейчас.
Он поднимает с пола полиэтиленовый пакет.
— Клей, — смеется. — На гандбольной площадке и понюхать можно, если ты свой.
Я быстро отворачиваюсь, он роняет пакет.
— Ну давай поглядим, кто дальше бросит, — говорит он и идет к окну.
Кидает наружу свой крест — и сам едва не вылетает следом. Ему совсем не страшно. Мне бы так.
— Во, гляди, — показывает пальцем.
Прямо лопасти от вертолета.
— Круто, — говорю.
— Спорим, ты так не можешь. — Потирает он руки. Я швыряю свой крест, он падает на старую дорогу. Он смеется, бьет себя по ляжкам.
— Кидаешь, как девчонка, — заявляет.
Вот почему я в школе никогда не ходил на физкультуру.
Появляется военный патруль. Шлюхован вытаскивает из кармана свой второй крестик. Держит его, как ружье, наставляет на бриттов.
— Ложись! — гремит голос, и все солдаты падают на землю. Мы отпрыгиваем в разные стороны от окна, прижимаемся к стене.
— Порядок! — кричит кто-то из военных. — Просто мальчишки балуются.
Вот черт. Они, похоже, решили, это настоящее ружье. Шлюхован гогочет.
— Видал? Круто!
Мальчишки считают, что это смешно.
Мы украдкой выглядываем в окно, дожидаемся, пока патруль уйдет.
— Кто свой подберет последним, — козел, — говорит он, пихает меня к стене и несется вниз с такой скоростью, будто выпил три банки колы. Я бегу следом. Во дворе он поскальзывается, падает. Я подбегаю.