— Он же еще ребенок! — кричит Ма. — Вы только на это и способны, да?! Детей хватать!
И Ма кусает солдата, который ее держит, за руку.
— Сука!
Он наотмашь бьет ее по лицу.
— Мамочка! — Пэдди с ревом выскакивает из «Сарацина» — руки у него связаны за спиной. На глазах — слезы. Наш Пэдди и улыбаться-то никогда не улыбается, а уж плакать и подавно. Все женщины бегут к нам. Сейчас будет кровь.
Солдат бьет Пэдди по затылку прикладом, Пэдди летит вперед, но не падает — бежит дальше.
— Пэдди, не надо! — кричит Моль и кидается к нему.
Какой-то брит преграждает ей путь автоматом. Она, как дикая кошка, вцепляется ему в лицо.
Мелкая верещит мне прямо в ухо, оглушая.
— Это мой братишка! — Моль вырывается и прыгает наперерез солдатам, которые гонятся за Пэдди.
— Не смей! — орет Старая Шейла, наша соседка, и хватает Моль за ворот — ночнушка трещит. — Так ему только хуже будет!
Моль лягается и лупит Старую Шейлу, но та ее не отпускает.
Пэдди схватили сразу три солдата. Один тащит его назад, Пэдди падает на дорогу, и его волокут прямо по земле за его дурацкие длинные волосы; два других дают ему пинков. Подбегают еще и два копа, молотят его черными дубинками.
Женщины окружили Ма, будто телохранительницы. На самом деле, они защищают солдат, потому как если Ма сейчас до кого из них доберется, быть ему трупом.
Пэдди я не вижу. Значит, его затолкали обратно в «Сарацин».
— Забрали, твари, пацана за какую-то дурацкую балаклаву! — кричит Ма Старой Шейле.
— С этих подлюк станется! — отвечает Старая Шейла так, чтобы они слышали. — До какого мужика дотянутся своими грязными лапами, сразу хватают.
— Да он мальчишка еще! — кричит мамуля, протягивая руки к небу. — Как будто там что-то есть.
Смотрю вверх. Бога там нет, только вертолеты месят воздух, оглушая нас.
«Сарацин», в который бросили Пэдди, трогается с места. По улице тащат других мужчин. Полицейские машины, джипы и «Сарацины» подъезжают и отъезжают. Ревут двигатели. Гремят крышки от баков. Вопли. Крики.
— Мамуль, — говорю.
Мне страшно.
— Вы, трусы паршивые! — кричит из толпы женский голос.
А потом звучит: «Копы — эсэсовцы!», снова и снова. Присоединяются все. Бастер идет к нашей толпе.
— Сволочь британская! — кидается на него Ма. Женщины хватают ее за руки, она вырывается. — Да пустите вы! Бриди, отпусти, сука, искалечу!
Ма даже не кричит, а воет. Я не хочу ее слышать. Не хочу, чтобы моя мамочка издавала такие звуки. Пусть Бастер молится, чтобы она не вырвалась.
Мелкая ревет громче прежнего. Приходится ее ссадить. Она вцепляется в меня руками и ногами, зарывается лицом в пижаму. Я бы тоже зарылся в маму, но больно уж она сейчас страшная.