— Ты, главное, маме ничего не говори, — продолжает он. — А то она может чего не то подумать. Уговорились, сын?
Ну да, стану я расстраивать маму. Я же не ты!
Я справился с узлом.
— Пошли, Киллер.
Щелкаю языком и веду Киллера через поле.
— Молодчина, Микки, — гундит Папаня из-за спины. — Видишь, звук ему нравится; ты быстро схватываешь. Сообразительный ты, сын.
Я слышу, что он очень старается. Но он больше не похож на папу из телевизора. Мне за него стыдно.
Я теперь рад, что протский оркестр все играет. Его слова тонут в грохоте барабанов.
— Да какая тебе, на хрен, разница, что подумают эти суки и падлы! — орет Папаня.
— Шон, пожалуйста, тише, — просит Ма и проверяет, закрыто ли окно.
Папаня от этого только пуще разойдется. Все это знают, кроме нее.
Он выскакивает в прихожую, открывает входную дверь.
— Так я их и испугался. Сейчас скажу все, что про них думаю.
— Шон, не надо, прошу тебя.
Ма тянет его обратно в дом. Он вталкивает ее в гостиную, закрывает дверь — нам с ней теперь отсюда не выйти.
— Среди вас ни одного приличного человека нет! — орет папаня в сторону улицы. — Все вы твари!
Ма тянет за ручку, но Папаня, похоже, держит дверь снаружи.
Я прижимаю к себе малыша Киллера, как будто он малявка мелкая у мамочки на руках. Ма уперла руки в бока и не отрывает глаз от ковра, пока папаня орет все то, чего, по ее мнению, другим слышать не надо.
Когда он только начал, она прикрыла входную дверь, чтобы звук оставался внутри, и мы не влипли в неприятности. Даже не заметила, что я тут сижу и смотрю телевизор, а Киллер у меня на коленях. Все потому, что иногда я становлюсь невидимым. Другого объяснения нет. Это еще одно мое волшебное свойство. Правда, мне самому оно неподвластно. Просто случается — и все.
Дверь распахивается, Папаня пнул ее со всей дури ногой. Дверь бьет Ма прямо по липу.
— Мамочка! — верещу я.
Бросаю Киллера на пол, бегу к ней и обхватываю за пояс — я ведь могу ей помочь.
— Пусти, малый.
И смотрит так, будто ненавидит. Моя Ма меня ненавидит. Наверное, перепутала с Папаней — все говорят, что мы с ним похожи.
— И ты ничем не лучше, — говорит ей Папаня. Что ее ушибло дверью, он даже не заметил. — Такая же, как все.
Бьет по двери кулаком и вываливается на улицу.
— Мамочка, тебе больно?
Мне хочется плакать: видно, что больно.
И тутона бьет меня. Прямо по лицу, наотмашь, крепко. Так крепко она меня еще не била. Малыш Киллер лает на нее. Лает, будто говорит: «Не трогай его. Не смей так обращаться с моим Микки, я же его люблю».
Ма дает Киллеру пинка в бок, он взвизгивает и отбегает в сторону.