- Меня душит гнев, - сказал Дубровецкий. - Картошка готова.
- Только не умирайте от удушья и режьте сало на мелкие кусочки. Придет Пьянков и поставит все это тушить на плитку.
Богачев сказал вошедшему Струмилину:
- Павел Иванович, ветер очень сильный, в бок бьет. Скорость упала. Может, прибавим оборотов?
- Снова торопитесь? Куда теперь, нельзя ли полюбопытствовать?
Богачев улыбнулся и ничего не ответил.
- Смешной корреспондент, - сказал Пьянков. - Спрашивает меня, почему к островам мы летели дольше на час, чем от островов сюда. А я ему говорю: "Так острова Смирения наверху, ближе к полюсу, мы к ним наверх забирались, а обратно мы точно с горки спускаемся. Как на глобусе". Записал себе в книжку, а я, чтоб не засмеяться, - сюда.
Струмилин сказал:
- Не надо этого делать. Парень он молодой, напортачит - и прощай журналистика.
- А что же он глупостям верит?
- Не глупостям верит. Он вам верит, Володя.
- Я - Пьянков, человек веселый.
- Вот и пойдите к нему, веселый человек Пьянков, и скажите, что пошутили. Прессу надо любить: это самые хорошие ребята, поверьте мне.
Струмилин поудобнее устроился в кресле, надел большие синие очки и натянул на руки тонкие кожаные перчатки. Когда предстояла трудная посадка - а первая посадка на дрейфующий лед всегда очень трудна, - Струмилин надевал тонкие кожаные перчатки, чтобы еще острее чувствовать штурвал.
Вошел Владимир Морозов. Он сел на место Пьянкова, между Струмилиным и Богачевым, закурил и сказал:
- Через полчаса должны прийти на место.
- Через двадцать семь минут, - заметил Аветисян.
- Ого...
- "Не ого", а точность...
- Точность - вежливость королей.
- И анкетное данное штурманов?..
- Лед плохой, - задумчиво сказал Морозов.
Струмилин заглянул под самолет: лед был действительно очень плохой весь в застругах, разводьях и сильно торосистый.
"Я ничего, ничего не помню, - думал Богачев. - Я не помню, как она была одета, и не помню, о чем мы говорили. Я не знаю, сколько времени мы пробыли вместе: час или сутки. Я только помню музыку. Наверное, когда любишь, всегда слышишь музыку".
Богачев закрыл глаза, чтобы лучше увидеть Женю. И он сразу же увидел ее. Он увидел близко-близко ее глаза. Ему даже стало страшно из-за того, что он увидел ее глаза так близко. На левой щеке у Жени были три маленькие родинки. Они образовывали треугольник: точный, как в учебнике геометрии. А потом он увидел ее губы и почувствовал их; ему стало еще страшнее из-за того, что он почувствовал ее губы как наяву.
Богачев быстро открыл глаза и сразу же увидел на себе взгляд Струмилина.