В споре с Толстым. На весах жизни (Булгаков) - страница 127

Конечно, это – только схема, исполненная недостатков. Я признаю сам, что «стилизую», «закругляю», «выдумываю» оба перечня, но все же, как мне кажется, они в основном близки к действительности.

Сюжетным содержанием искусства, главным образом, и не может не определяться и его роль в культуре и в народной жизни. И в то время, как на Западе искусство остается принадлежностью высших и хорошо обеспеченных классов, в России оно пользуется общей, всенародной популярностью. К искренней, интимной любви русского студента, русского интеллигента, а в последнее, пореволюционное время и русского рабочего (не только московского, а любого, кого только судьба закидывает в Москву) к Третьяковке не подберете на Западе никакой параллели. Парижский Лувр? Да, но не посещается ли он, преимущественно, тучами налетающих в Париж «для разгулки времени» (по выражению сумасшедшего «князя Блохина» из «Так что же нам делать?» Толстого) иностранцев, с Бедекерами в руках? А о любви, об интимной любви широких народных кругов к своей национальной галерее и к выставленным в ней сокровищам национальной живописи тут едва ли можно говорить. Да и не может быть интимной любви человека из народа к изящным, но холодным творениям Пуссенов и Матиссов.

Связи с народом западное искусство не завоевало и не обладает, не может похвастаться ею, хотя установление такой связи именно на Западе, при сравнительно широком распространении общего образования, и не представляло бы, как кажется, никаких особых затруднений. Но… жизнь народа на Западе, – и это не только во Франции, но и в других странах, – сама по себе, а искусство – само по себе. Это обесценивает искусство, лишает его того особого значения, какое оно всегда имело и имеет сейчас на нашей родине.

* * *

Впрочем, я отнюдь не собираюсь выступать в роли хулителя западного искусства. Его культурное значение и глубокое влияние на людей образованных неоспоримо. Говорю это на основании личных впечатлений и наблюдений. Мне посчастливилось видеть на Западе много замечательных, прекрасных полотен, начиная с прославленной Сикстинской Мадонны и кончая оригинальными работами мало известного в России выдающегося швейцарского художника Годлера! А между Дрезденом и Берном – и лондонская Национальная галерея, и парижский Лувр, и берлинский «остров музеев» с Пергамоном, и чудная венская галерея, и мюнхенские, и лейпцигские собрания, и прекрасные галереи в Брюсселе, Гамбурге, Касселе, Праге и других городах Западной Европы. И я не могу не назвать иначе, как великим богатством душевным все то, что я получил от посещенных мною музеев и галерей. Сколько высокого наслаждения доставило мне созерцание тех холстов, которые составляют высокую и бесспорную ценность в западном искусстве! Говорю и об отдельных картинах, полных глубокого идейного содержания (а их много), и о работах просто прекрасных, отразивших глубокий художественный вкус и художническую виртуозность их создателей. Иногда я думал: хоть и работал тот или другой художник феодального или капиталистического мира на богатого и властного заказчика, но все же его талант и бескорыстно-светлое отношение к миру и жизни, его любовь к прекрасному и изящному сквозят в любом сюжете, и искусство тут побеждало.