Подолгу простаивал я, бывало, перед такими шедеврами, как «Мария с младенцем и святыми» Лоренцо Лотто или лондонская и чудесная, хоть и менее известная, «Мария с младенцем» Ван-дер-Верффа, «Портрет дожа Лоредано» Джиованни Беллини или «Дремлющая Венера» Джорджоне, перед тициановскими, рембрандтовскими, боттичеллевскими холстами и перед другими картинами венецианской, флорентинской, испанской, французской, голландской школы, в которых все дышало непостижимой красотой и гармонией и божественным краскам соответствовал прелестный, легкий и совершенный рисунок.
Каждая из таких картин оставляла свой след в душе.
Искусство, едва ли не всякое совершенное искусство, несомненно воспитывает, по внутренней, подспудной, глубокой линии, без каких бы то ни было (хотя бы и Толстовских) программ и катехизисов.
Искусство подымает.
Искусство гуманизирует. Не может быть зверем тот, перед кем открывается такая красота. Поневоле ценит созерцающий искусство и любовь художника к прекрасному, учится преклоняться перед его трудом-подвигом и быть ему признательным за то, что он ввел его в храм своей души.
* * *
К величайшим ценностям искусства относятся и выдающиеся скульптурные произведения. Нам дороги и древние, наивные и примитивные – египетские, китайские, индийские, мексиканские и др. статуэтки как памятник жизни древних народов. Восхищаемся мы и прекрасными классическими образцами скульптуры.
К прекраснейшим из них, вне сомнения, относится виденная мною в Лувре античная, полуоблупившаяся от времени, но живая статуя из тепловато-розового мрамора: знаменитая Венера Милосская. Невозможно себе представить более совершенное исполнение в мраморе человеческого, женского тела. Атмосфера чистоты и красоты окружает это произведение.
Другое могучее впечатление, в том же Лувре, это: две статуи, по бокам одних дверей, «Рабов» Микеланджело. Статуи – колоссальные. Недоконченные. Фигуры, недовысеченные из мрамора. На ногах и за спинами их виднеется еще грубый, не снятый мрамор. И это производит такое впечатление, как будто рабы выбираются, освобождаются на свет из облепившей и охватившей их грубой, бесформенной материи.
Оно так и есть: статуи только рождались в свет, но не дородились. Работа скульптора была прервана. Огромные, сильные «рабы» так и остались рабами охватившей и пленившей их материи. Они – прекрасны, но «скручены» камнем по рукам и по ногам. Титаны, жаждущие свободы, но никогда ее не достигающие.
Если бы Микеланджело кончил статуи, они не производили бы такого огромного, такого потрясающего впечатления.