Да, это была такая радость! Я ожил от утомления, от скучных подробностей долгого пути. Этот дивный, фантастический комплекс, – собора и Severinkirche>108, возвышающихся посреди площади совершенно рядом на одном пагорке, – был просто нечаянным и дорогим подарком. Когда глядишь на холм с обоими храмами с отдаленного конца площади, то кажется, что ты грезишь, что ты стоишь перед миражем и что это в облаках плывут перед тобою бесплотные формы прекрасных, неземных видений. Нечто вроде рериховской или билибинской сказки, их живописной фантазии – только в готике.
Поднялся по широчайшей и высочайшей лестнице, ведущей на холм, не переставая останавливаться, оглядываться и восхищаться. И башни собора, и ажурные столпы с завитками по краям огромной террасы, и чудный, двухсторонний, пристроенный углом, в виде отдельного шатра, готический портал собора, – все казалось мне совершенно необыкновенным и прекрасным.
Много интересного и красивого нашел я и внутри храмов, но не это поражало, а поражало соседство храмов на холме. Вот – сила архитектуры. А ведь простая вещь: поставили оба храма рядом. Почему бы второй по времени из них не построить отдельно, на какой-нибудь другой площади? Но… вмешался гений. В голове его пронеслось волшебное видение. Гений сказал свое слово, и мечта его была воплощена в дереве и камне… Видение его стало доступно и нам… Автор построения двух храмов на холме в непосредственной близости друг от друга давно сгнил в могиле, а осенившая его голову идея живет и радует нас и по сей день.
* * *
Мне непонятно, как это Л. Н. Толстой, посетивший Париж с Notre Dame, Вену с собором Св. Стефана, Брюссель с церковью св. Гудулы, Лондон с парламентом, – эти и другие западноевропейские города с их замечательными памятниками человеческого строительства, которыми и я, грешный, имел счастье восхищаться, – почему он нигде, ни в своей книге об искусстве, ни в романах, ни в рассказах, ни в письмах, ни в дневниках не описывает их и, по большей части, даже не упоминает о них, как будто, проходя мимо, он и не видал единственных в своем роде, грандиозных и прекрасных созданий человеческого гения! Почему?
Или он был занят другими вопросами (в частности, школьным) и у него не хватило непосредственного внимания и интереса к шедеврам архитектуры, чтобы постараться оценить, понять и изучить эти шедевры? Или, наоборот, он признал их безоговорочно и безусловно, так что и распространяться об этом не находил нужным? Мы не знаем.
Впечатления от Версаля, Лувра отмечаются Львом Николаевичем, но бегло и без углубленного их анализа. Этого, конечно, мало – мало от него, как писателя.