– Вы убеждены, что иллюзия прошлого победит в России иллюзию будущего?
– Если наше слово будет умным — победит. Если наше слово будет произнесено их проповедниками — мы выиграем.
– Кто, с вашей точки зрения, сможет проводить в жизнь «идею прошлого»?
– Мои подопечные в частности, — уверенно ответил Оберлендер. — Иллюзия прошлого покоится на фундаменте национализма.
– Но Советы здорово поработали над тем, чтобы национализму противопоставить интернационализм. Нет?
– В общем-то это верное замечание. Они работали серьезно с этой идеей, однако...
– Вам кажется, что идея Советов поверхностна? — спросил Штирлиц. — Двадцать пять лет большевизма легко забудутся?
– Хороший вопрос, — сказал Оберлендер и тяжело посмотрел на Штирлица. Он знал, что этот человек из разведки, и, хотя задачи его поездки, носившей явно инспекционный характер, были не до конца понятны ему, в одном нельзя было сомневаться: этот человек хочет знать правду, и он не боится ее узнавать. — Хороший вопрос, — повторил он задумчиво. — Широко распространенное мнение о насильственности большевизма в России ошибочно. Видимо, власть Советов — лучшая из всех, которая была там когда-либо. Славяне персонифицируют историю. От нас будет зависеть, каким способом мы утвердим, что наш «новый порядок» лучше прежней власти.
– И каким же способом это можно утвердить?
– Беспрекословностью подчинения и умелой пропагандой наших преимуществ.
– Вы имеете в виду социальные вообще или только бытовые преимущества?
– Последние.
– Значит, вы думаете предоставить славянам наши бытовые преимущества?
– Ни в коем случае. Только показать. Это вызовет в них преклонение перед нашей нацией, которая всего этого добилась. То, как долго мы этого добивались, — многозначительно добавил Оберлендер, — вопрос другого порядка.
– Вы смело говорите со мной.
– Я получил на это санкцию, оберштурмбанфюрер. — Игра в глазах Оберлендера была нескрываема, ибо он знал себе цену, понимая свою нужность рейху...
Однако назавтра, когда Штирлиц выслушал Омельченко, кое-что для него прояснилось: Оберлендер говорил лишь часть правды. Видимо, Оберлендер не успел обсудить с бандеровцами нюансы. То, что Шухевич сказал Омельченко, прибывшему с «миссией доброй воли» от Скоропадского, свидетельствовало об особой линии абвера.
Выслушав Омельченко, Штирлиц решил, что во время этой войны армия заявит себя не только умением брать противника в танковые клещи, но и знанием, как организовать тыл. Это был замысел той части генералов, которая рассчитывала вывести ОКВ в первый ряд иерархии, оттеснив гауляйтеров Бормана, экономистов Геринга и палачей Гиммлера.