Воспоминания о моей жизни (Кирико) - страница 123

и теперь, когда мне показывают метафизическую картину, я автоматически объявляю ее фальшивкой.

Обратимся теперь к другому примечательному факту, дающему возможность судить о том ментальном и моральном состоянии, в котором пребывают в наше время некоторые круги общества. Речь о пресловутой «Выставке Метафизики», задуманной и осуществленной в Венеции в рамках Биеннале 1948 года. Это была первая послевоенная Биеннале. Шестью годами раньше, в 1942 году, прошла Биеннале, где мне был предоставлен отдельный зал. Нынешней выставкой предполагалось показать миру, что было сделано итальянскими художниками в годы молчания и недомолвок. При этом попытались извлечь максимальную пользу из легенды о том, что фашизм, подобно нацизму, долгое время заставлял наших художников писать в традиционном духе, не позволяя парить на крыльях «свободы в искусстве», вынуждая тащиться на буксире «прославленной» Парижской школы, руководимой и ведомой дельцами с Rue de La Boétie. Однако справедливости ради надо сказать, что фашизм никому не запрещал писать так, как ему хочется. В основной массе фашистские иерархи в глубине души, подобно сегодняшним итальянским демократам и республиканцам, были модернистами, влюбленными в Париж. В конце концов, тот же министр Боттаи, как я уже говорил, был модернистом, большим франкофилом и издавал журнал по образцу тех, что рождались, жили и умирали на берегах Сены, таких журналов, как Minotaure, Art Vivant и им подобных.

По существу, Биеннале 1948 года представляла собой выставку, демонстрирующую, как бедные художники и скульпторы, вынужденные воплощать в обязательном академическом стиле фашистскую тематику и прославлять действительность периода Муссолини, сбросили с себя рабские цепи и под эгидой «свободы в искусстве» начали творить всяческое свинство. Прежде всего, как я уже говорил, во времена фашизма не было никакого регламента, никаких предписаний, запрещавших художникам работать, как они того хотят. Поэтому среди выполненных тогда по заказу фашизма портретов иерархов, картин и фресок вполне могли бы появиться подлинные шедевры, подобные тем, что создавались, начиная с Чинквеченто и кончая серединой Отточенто, по заказу правительств, пап, принцев и меценатов художниками того времени. Если официальные работы, выполненные по заказу фашизма, не оставили никакого следа, то только потому, что они не имеют никакой художественной ценности. Это произошло потому, что написаны они были в эпоху, когда уже несколько десятилетий живопись полностью лишена была тех качеств, что свидетельствуют о наличии мастерства. Так произойдет и со всей современной живописью, она также не оставит ни малейшего следа — но вины фашизма в этом нет.