. Но это не тот случай, когда дело касается тех, кто из снобизма или из коммерческих соображений поддерживает современную живопись, делая вид, что любит ее, как не касается это и тех, кто в годы диктатуры из конформизма или простого страха притворялся, что ее не любит.
Для организации выставки в Ка’Джустиниан благосклонность почтенного Джанквинто, в ту пору главы муниципалитета, занимавшего позиции, противоположные Биеннале, была мне необходима. Как мне потом сообщили, сенатор Понти сражался как лев, чтобы мне не дали этого зала, а также не предоставили никакого другого помещения во дворце для проведения конференции по вопросу скандального положения современной живописи. Итак, в борьбе, преодолев трудности, мы открыли выставку в одном из залов первого этажа Ка’Джустиниан. Думаю, что, если бы Матисс, Брак или кто-либо другой из числа «гениев» Франции выразил бы желание выставиться в Венеции, в его распоряжение отдано было бы целиком Палаццо Дукале.
Через несколько дней после открытия выставки состоялась конференция, которая, как, собственно, все мои конференции, была встречена с одобрением и имела большой успех. Да, как обычно, были «возражения» со стороны модернистов с абстракционистом Ведова во главе. Он чем-то напоминал Сегантини, и могло показаться, что это Сегантини чудом ожил и спустился со снежных вершин Энгадина, чтобы остановиться в городе дожей и посвятить себя супермодернизму. Как только я закончил говорить и стихли бурные аплодисменты, я принялся спускаться с кафедры в выставочный зал. Меня тут же подхватили под руки с обеих сторон верный Дзамберлан, который в молодые годы в Тревизо был чемпионом по греко-римской борьбе, и сицилийский художник Привитера, выразившие готовность защитить меня в случае угрозы со стороны модернистов. Так все трое, важно шагая с высоко поднятой головой, мы прошли сквозь ряды почтенной публики. Между двумя телохранителями я ощущал себя апостолом Петром, окруженным принявшими христианскую веру гладиаторами, решившими в случае опасности защищать его до последней капли крови.
Здесь же, в Венеции, впоследствии прошли другие выставки моих работ, организованные другом Дзамберланом, на сей раз в здании, занимаемом Обществом Бучинторо, ведавшим лодками венецианских каналов[82]. Во время второй выставки в одной из газет я опубликовал статью под названием «Биеннале в огне» с намерением словами «биеннале в огне» объективно отразить суть дела и рассказать о Биеннале истинную правду. Однако, когда газета вышла и утром уличные торговцы с криками «Биеннале в огне!» принялись распространять ее на площади Сан-Марко, многие, сидевшие за столиками в кафе «Флориан», в их числе художники и журналисты, спешно устремились на набережную Скьявони и с тревогой стали всматриваться в сторону садов: не поднимаются ли над ними колонны дыма и языки пламени. Я продолжил писать статьи, рельефно высвечивая негативные стороны таких мероприятий или фестивалей, как Биеннале. Называйте их как угодно, но на них из кармана налогоплательщика тратятся миллионы, а служат они лишь тому, чтобы вызывать стыд и умножать вред, наносимый ниве искусства. После последней войны Биеннале превратилась в своего рода плацдарм для французских торговцев и их подельщиков из других стран. Выставка, прежде всего, должна была бы привлекать внимание иностранцев и представлять на их обозрение то, что производят в Италии. Она же, напротив, превратилась в мощный центр, оказывающий помощь дельцам с другой стороны Альп в открытии здесь своего рынка, нового рынка для нас, способного переварить ту часть товара, которую сбыть на старых с каждым годом становится все труднее. И, наконец, невероятен сам факт, что в такой стране, как Италия, стране, имеющей репутацию бедной, проводятся подобные Биеннале мероприятия, мероприятия официальные, поддерживаемые государством, где к тому же учреждаются солидные денежные премии. Эти премии представительный Комитет Биеннале систематически и щедро раздает художникам по преимуществу иностранным и непременно модернистам. Так были премированы скульпторы, подобные Цадкину, живописцы, подобные Максу Эрнсту, и многие другие