В пору посещения лицея Леонино я принял первое причастие. Некий священник, учивший меня вместе с другими мальчиками моего возраста катехизису, в течение нескольких дней объяснял нам смысл причастия и почему, прежде чем принять его, необходимо исповедаться. Мне запомнилось сравнение, которое использовал священник, наставляя причащающихся. Он сказал: «Как бы вы поступили, если бы узнали, что ваш дом собирается посетить сам Король? Вы бы немедленно взяли в руки метлу и тряпку и принялись приводить в порядок комнаты, выметая из них мусор и убирая пыль. Вот так и христианин, прежде чем принять в себя тело Господа нашего Иисуса Христа, должен исповедаться, чтобы очистить душу свою от грязи, то есть освободиться от грехов».
Это сравнение произвело на меня тогда крайне скверное впечатление. Идея представить свою душу в виде комнаты, полной пыли и грязи, не нашла во мне понимания, и я подумал, что священник мог бы подобрать другое, более удачное сравнение.
После того, как я покинул лицей, отец нашел нам с братом воспитателя, сицилийца Вергара. Для занятий с нами немецким и гимнастикой приглашен был немец, звали его Гейт, и прибыл он к нам на велосипеде. Когда мой урок немецкого заканчивался, я потихоньку брал оставленный снаружи у входа велосипед и катался на нем вокруг дома, пока учитель продолжал занятие с моим братом. Иметь велосипед было моей мечтой; мать готова была мне его купить, но отец категорически возражал против этой затеи, опасаясь, что я упаду и поранюсь. Хотя, думаю, протест, скорее всего, был связан с его пуританскими взглядами. Он считал велосипед чем-то вроде микробов, дезинфицирующих средств, пистолета — о чем даже думать не следует. В нашем доме, действительно, никогда не произносились такие слова, как кинжал, пистолет, револьвер или ружье. Что касается оружия, то позволительно было употреблять только слово «пушка», и то, вероятно, потому, что пушек в домах обычно не держат. Кроме того, я ходил брать уроки французского к профессору Броннеру, бельгийцу по происхождению. Итальянский виолончелист давал мне уроки игры на виолончели, звали его Гвида; родом из Неаполя, он был даже премирован неаполитанской Консерваторией, что, однако, не мешало ему время от времени брать фальшивые ноты. Летом в театре под открытым небом на пляже Фалеро под Афинами Гвида играл на виолончели в оркестре, сопровождавшем представления французской оперетты. Дирижером был француз. Однажды случилось так, что во время представления то ли La Fille de Madame Angot, то ли какой-то другой оперетты, Гвида взял фальшивую ноту. Дирижер бросил на Гвида свирепый взгляд, но тот, не теряя самообладания, на плохом французском языке заявил: «