На каком-то броненосце в обществе морских офицеров, Жид выразил опасение, не лучше ли во Франции осведомлены о том, что происходит в СССР, чем в СССР о том, что происходит во Франции? В ответ ему возразили, что осведомление „Правды“ — на безупречной высоте. Кто-то в „лирическом порыве“ добавил: „Для того чтобы рассказать обо всем, что совершается в СССР нового, великого и прекрасного, не хватило бы бумаги в целом мире!“
Гостиница в Сочи производит приятное впечатление. Сад очень красив. Пляж превосходен… Но отдыхающие немедленно потребовали, чтобы я сознался, что во Франции ничего подобного нет. Из чувства приличия я не сказал, что во Франции есть по этой части кое-что и лучше, много лучше!»
Действительно, читая эти строки, можно было бы предположить, что Жид «выдумывает», — если бы только не знать московских настроений! Но рассказ французского наблюдателя абсолютно правдоподобен для всякого, кто знаком хотя бы только с советской печатью: это именно то, что в ней особенно нестерпимо. Жид в конце книги делает осторожное и глубокое замечание, что революция — это испытание человека, испытание, которого тот не выдерживает. «L’homme decoit». Каждый, кому приходилось о революции, о ее судьбе, о ее особенностях думать, знал, вероятно, соблазн именно так объяснить ее крушение. К сожалению, только никто с точностью не скажет, какое объяснение — верно.
Советская заносчивость была Жиду, очевидно, особенно тяжела. Он долго, с большой обстоятельностью, с большим удивлением останавливается на ней. Кажется, оскорблен был ею не только «психолог», знающий цену скромности, но и француз, европеец, наследник и представитель сложнейшей, тончайшей культуры, значение которой он не согласен умалять даже ради тех или иных политических симпатий. «Комплекс превосходства» показался Жиду тем более странным, что рядом с этим его поразило прислужничество, угодливость ко «власть имущим», ко всякого рода «ответственным работникам».
В чем, собственно говоря, эти власть имущие — то есть партия, правительство, Сталин, — в чем они виноваты?
Есть черты, которые при желании можно отнести на счет «человека вообще», с добавлением, что этому человеку революция оказалась не по плечу. Но режим ответственен за слишком многое, — Жид не закрывает на это глаз.
«Каждое утро „Правда“ учит их тому, что надо знать, что надо думать, во что надо верить. Говоришь ли с одним русским, говоришь ли с толпой — результат одинаковый… Раз навсегда заранее установлено, что по любому предмету возможно лишь одно мнение!»
Непереводимый каламбур, выражающий для Жида духовную атмосферу новой России: