Для берегов отчизны дальней…
Случается, что знакомые, тысячу раз читанные и слышанные слова вдруг останавливают внимание. Так было и здесь. Строка настолько известна, что, казалось, сознание уже не «реагирует» на нее. Но вслушайтесь: какой галлицизм в этом «для»! Ведь это французское «pour»! Не будь все стихотворение так волшебно в звуковом отношении, явную неправильность — или по крайней мере устарелость оборота — давно все заметили бы. Но именно звуки настолько убедительны, что каждое слово представляется незаменимым, идеально-верно поставленным! И, конечно, тронуть тут что-либо было бы подлинным «кощунством».
* * *
Имя Лидии Арсеньевой-Чассинг не совсем ново в нашей литературе. За последние годы в печати появилось несколько произведений за ее подписью. Но кто в состоянии помнить разбросанные по журналам повести и рассказы, кто может объединить их в нечто цельное? Лишь в самых редких случаях писатель обретает свое творческое «лицо» до выхода собственной книги. Обыкновенно, до этого он для публики — таинственный незнакомец. Книга — дебют, экзамен. Лидия Арсеньева, только что выпустившая сборник своих рассказов, такой экзамен и держит.
Если согласиться, что главный вопрос, с которым к начинающему писателю надо обратиться, сводится к тому, «есть ли у него что сказать», — экзамен выдержан. Книга Лидии Арсеньевой — книга не пустая, не такая, которая бесследно исчезает в сотне других. Автор внешне, — т. е. в чисто литературном смысле слова, — может быть, менее опытен, чем внутренне, как человек, как наблюдатель, как истолкователь того, что происходит вокруг. Но рассказывает он все-таки по-своему — и находит явно «свои» темы. Книга вводит нас в мир, который при следующей встрече мы уже узнаем как виденный. Усилие, правда, потребуется: впечатление еще не настолько ярко, чтобы врезалось оно в память навсегда. Но бывают такие фотографические снимки: смотришь, смотришь, все как будто сливается, все растекается в туманное пятно, ничего нет отчетливого, — и вдруг, мало-помалу, в пятне этом проступают черты живого, значит единственного и неповторимого существа. Чувство, возбуждаемое «Концертом», приблизительно таково.
Расплывчата и кажется лишенной замысла первая, самая большая повесть книги — «Катя». Надо вернуться к ней после прочтения других вещей Арсеньевой, чтобы уловить и тут постоянные для писателя ноты: страх перед одиночеством и смертью. Иначе это обыкновенная, печально-беженская история девушки, потерявшей «средь бурь гражданских и тревоги» жениха, попавшей из Крыма в Константинополь, прошедшей многие мытарства и испытания — и все-таки не павшей духом. История правдива. Но чуть-чуть поверхностна в своем обывательском лиризме.