Привратник был прав: кубок Уорхема все еще находился в колледже, подтвердила она и прислала фотографию, сделанную недавно для страховой компании. Это была изысканная чаша цвета такой морской зелени, что он был ближе к расцветке морских водорослей. Чаша стояла на замысловатой золотой подставке позднего средневековья, что делало ее немного неуклюжей. Составитель первоначального инвентарного списка, написанного в 1516 году, понятия не имел, как классифицировать этот предмет, – он никогда раньше не видел ничего подобного – и в конце концов остановился на описании «ляпис», что по-латыни означает камень.
Что касается архиепископа Уорхема, то он был ведущим британским дипломатом и вел переговоры по таким сложным вопросам, как брак Екатерины Арагонской с принцем Артуром. Медичи правили в Италии, Османская империя набирала силы на пепелище Византии: это было тревожное, волнующее время для всех переговорщиков Европы, по сути – самое коррумпированное и убийственное время, которое когда-либо видела Европа. Неудивительно, что на портрете Уорхем выглядел таким измученным. Будучи дипломатом в те трудные времена, он, несомненно, имел дегустатора для официальных обедов, и вполне вероятно, что кто-то, услышав историю о свойствах селадона как противоядия, однажды передал доброму священнику селадоновую чашу в благодарность за оказанные дипломатические услуги. Более поздняя легенда колледжа предполагает, что этим человеком мог быть эрцгерцог Фердинанд, которого Уорхем поддержал после кораблекрушения у Дорсета в 1506 году. Если эрцгерцог поверил рассказам о селадоне, которые он, возможно, слышал от путешественников с Дальнего Востока, то современным эквивалентом его подарка, возможно, был бы изящно сшитый, почти невидимый, бронежилет.
Азиатские предметы искусства начали прибывать в Европу гораздо раньше, чем чаша Уорхема, – по крайней мере с тех пор, как крестоносцы начали привозить их домой в Средние века, а возможно, даже с VI века. Но когда в начале 1600-х годов начали завязываться обширные торговые связи, «восток» скоро стал модой и в изобилии был представлен в гостиных Парижа и Москвы. Казалось, не имело значения, из Индии или Персии, Китая или Японии поступали ткани, изделия, узоры. Разница между азиатскими культурами для европейцев в любом случае была размытой, и на европейских обоях в китайском стиле часто появлялись мусульманские деревья жизни, на ветвях которых красиво сидели китайские птицы.
Зеленый цвет ассоциировался с индийским мистицизмом, персидскими стихами и буддийскими картинами. Он стал еще более популярным после начала романтического периода в 1790-х годах, когда такие поэты, как Вордсворт, отразили общее ощущение того, что природа внезапно стала чем-то чудесным, а не опасным, и что зеленый цвет хорош во всех отношениях. Однако с точки зрения самой краски это чувство оказалось фатально неверным.