Тридцать шесть часов спустя мы уже ехали в такси к Хайберскому перевалу. На переднем сиденье сидел обязательный вооруженный охранник – ему было восемнадцать лет, и он небрежно держал в руках автомат Калашникова. Как только мы въехали на «территорию племени», перед нами открылась целая галерея оружейных магазинов. Чуть дальше виднелись могилы, покрытые парчой, напоминающие о том, что в землях по ту сторону Хайбера действуют другие правила, чем в любой когда-либо посещенной мной стране. В Торхаме, на границе Пакистана и Афганистана, пока мы оставались в машине, зачарованно наблюдая за работой пограничников, наш водитель улаживал формальности. Если не считать нескольких грузовиков и одного-двух пластиковых ведер, Редьярд Киплинг не увидел бы там ничего такого, чего не увидел бы сто тридцать лет назад, когда собирал материалы для своей книги «Ким». Мужчины в тюрбанах несли таинственные связки чего угодно, от ткани до патронов. Оружие было повсюду, как и Кимы – грязные мальчишки в коричневых жилетах, шарахающиеся от людей, гонявшихся за ними с палками. Для Киплинга все эти люди были бы потенциальными шпионами, работающими на Британию или Россию, пытающихся захватить контроль над этой страной. Для нас, приученных к телевизионным изображениям разбомбленного Кабула, они были оказавшимися в осаде жителями несчастной земли. Однако, несмотря на это, большинство из них выглядело на удивление беззаботно.
«Будь скромнее», – напомнили мы друг другу, поправляя недавно купленные шарфы и пересекая границу пешком. Однако улыбчивый талибский чиновник иммиграционной службы пригласил нас выпить пахнущего корицей зеленого чая – и мы без колебаний согласились. Через несколько минут он – по нашей просьбе – проштамповал наши руки, а также наши паспорта драгоценным афганским въездным штампом, и мы – с его разрешения – сфотографировали этот процесс. Мы решили, что Голубая земля, возможно, будет не такой консервативной, как мы себе представляли. Потом мы запрыгнули в другое такси, чтобы добраться до Кабула за день потрясающе смелой езды по ужасным дорогам.
Если когда-либо какой-то город и пел блюз, то это был Кабул в те странные туманные дни правления талибов. Не то чтобы это место было совсем уж мрачным. Отнюдь. Несмотря на то что мы видели по телевизору, там работали уличные рынки, игрались свадьбы и люди старались жить обычной жизнью. Более того – в рефлексивном джазовом смысле слова «блюз» – люди в Кабуле были склонны разбавлять свою меланхолию мрачным юмором. Не так давно это была столица вечеринок Средней Азии, и этот дух еще сохранился. Однажды мы отправились на пикник в горы вместе с афганской семьей. Никто из детей никогда раньше не был на пикнике, хотя до войны это было обычным национальным развлечением. «Здесь есть мины?» – спросила я отца семейства, сорокапятилетнего университетского преподавателя, который чуть не потерял работу при режиме талибов. Это был резонный вопрос: СССР и другие разбросали бомбы замедленного действия по всей стране. «Не волнуйся, – серьезно ответил он, когда мы пробирались сквозь цветущие вишни и разбомбленные деревенские дома. – Просто иди за мной, по моим следам». На следующий день талибы схватили его и связали запястья проволокой. Они сказали, что это из-за видеоплеера, но мы опасались, что из-за пикника. Увидев его через два дня, мы сказали, что очень сожалеем. «Оно того стоило», – ответил он.