Князя Будимира в то время не было в Ладоге — накануне он ушел в поход против двухродного брата своего Вадима Белозерского. До Будимира дошли слухи об усилении Вадима, женившего меньшого брата на дочери одного из мерянских князей. Под его руку вставали все окрестные племена, и Будимир не мог стерпеть усиления соперника — еще помнились усобицы сыновей князя Гостомысла, и его внуки не хотели забывать старого. Будимир прошел уж более половины пути, когда его нагнал на шатающейся лошади гонец со злою вестью о захвате Ладоги и гибели в бою младших братьев князя.
Забыв про высоко залетевшего родича, Будимир повернул назад. В Ладоге под защитой молодшей дружины и половины бояр оставались княгиня Златомира с малолетними сыновьями и младшие братья. От гостей торговых наслушавшись о нравах викингов, Будимир ужаснулся мысли о том, что ждало любимую и детей.
К Ладоге он подъезжал почерневший от бессонницы и свалившегося горя. Одна мысль билась в голове князя — только бы застать жену и детей в живых. Пусть викинги, пусть разор, пусть горькая слава труса — только бы еще раз взглянуть в синие, как вода в Нево-озере, глаза любимой, обнять детей…
До родных ладожских причалов оставалось всего десять верст. Сбившаяся колено к колену дружина — в десятках боев проверенные воины и ближние бояре — шла ходко и молчаливо. Шли на последний бой, умирать за князя и свои семьи. Все слова уже были сказаны, и последнее молчание плотно сжимало губы. Они отверзнутся только один раз — для боевого клича, но никак не для просьбы о пощаде.
Последние версты пролегали густым бором. Исполины дубы, клены и липы стояли плотно, точно витязи в строю. Полумрак царил в чаще, и из его глубины пристально и сурово смотрели на людей нездешние, нечеловеческие глаза.
Шли ходко, глядя вдаль, а потому, когда на изгибе лесной тропы внезапно из-за дерева навстречу шагнул высокий старик, Будимир не успел осадить коня и чуть не налетел на прохожего. Испуганно всхрапнув, жеребец взвился на дыбы, едва не скинув всадника.
Князь протянул было руку к меченосцу Мирославу за оружием, но старик не двигался с места. Опираясь на суковатый посох, он из-под нависающих на глаза седых спутанных волос смотрел в лицо ладожанину. Под их строгим светлым взором Будимир невольно остановился и окинул старика взглядом. Длинная холщовая рубаха с узором по подолу, широкий пояс, с которого свешиваются обереги, босые сильные ноги, литая гривна — и меньшего было достаточно, чтобы признать волхва.
— Прости, старче, — Будимир поклонился в седле, прикладывая руку к сердцу, — не приметил… Спешу я…