— Ну и пусть. А ты меня не разлюбишь?
Алексей взял руку Анны, погладил, но ничего не сказал. Анна порывисто обняла Алексея, поцеловала и, оглянувшись на полевой стан, встала.
— А я тебя весь вечер ждала.
— Не смог я приехать.
— Скажи лучше, не захотел. Видимо, не зря люди судачат, что я сама на тебя вешаюсь.
— То ли еще будут говорить, — вставая, ответил Алексей. — Пойдем. Надо людей будить.
— Не терпится?
— Да оно, когда люди в поле, как-то спокойней.
Но напрасно не спала эту ночь Анна. Верно, первый день прошел не совсем гладко. Что-то барахлил у Анания глубокорыхлитель. Но назавтра все наладилось, только на поле смотреть было как-то непривычно. Прошли плоскорезы, катки, сеялки, а помятая стерня стояла, отчего пашня была серой, как будто ее вскопытило стадо коров.
На безотвальную обработку земли приехала посмотреть Нина Васильевна. Походила по полю, для чего-то проверила заделку семян и подозвала Анну.
— Ты думаешь, матушка, в этом мусоре что-нибудь вырастет?
— Осенью увидим, — уклончиво ответила Анна.
— Загубим семена. И семена-то какие, элитные.
Анне стало обидно за Алексея.
— Я думаю, Алексей Петрович не дурней нас.
— Бывает, и на мудрецов затмение находит. Ты-то видела, как на невспаханном поле хлеб растет?
— Нет.
— И я не видела.
Анне нечего было возразить.
— Вот так, матушка. А осенью-то, может быть, вас придется привлекать к ответственности. Столько семян перевести, — дело не шуточное. Да и без кормов можете оставить колхоз. За это спасибо не говорят.
— Зачем же вы раньше времени хороните дело Алексея Петровича?
— Так спрос-то с меня первым долгом будет.
Возле Урюмки Нина Васильевна увидела автомашину. Подъехала. Иван Иванович заливал воду в радиатор.
— Что у тебя стряслось?
— Мотор греется.
Нина Васильевна присела на молодую траву. Здесь было затишье, пригревало солнце, горьковато пахло черемухой. В зарослях громко перекликались кукушки. Над Урюмкой с берега на берег летал зимородок, садился на куст, камнем падал в воду и из нее взлетал с рыбкой в клюве.
— Благодать-то какая, — огляделась Нина Васильевна. — У Анны в отряде пшеница дружно пошла. Уродится хлеб. Земля-то не видывала столько удобрений.
— Ничего у нее не будет, — облокотившись на капот машины, проговорил Иван Иванович. — Пшеница на таком удобрении изнежится, до снега не созреет, а овес и ячмень травой зарастут.
— Я тоже думаю, толку от овса и ячменя не будет, но пшеница вырастет. Помнишь, когда ты еще звеньевым был, мы на картофельном поле пшеницу сеяли. Около сорока центнеров зерна с гектара тогда получили.
— Там было-то всего двадцать гектаров.