— Чуть сегодня Огнева не отходила по земле, — ни к кому не обращаясь, сказал Сан Саныч. — Вспомню, как она на камни с косогора катилась, так кожу моровом обжигает.
— Сидели бы эти бабы дома, от них только одни несчастья, — отозвался из угла Василий Размахнин, рано полысевший мужчина.
— Это почему? — повернул голову на голос Сан Саныч.
— Посмотри на Славку. Каждый день строчит по письму, а она хоть бы напомнила о себе, ни весточки. Была бы девка видная, а то так себе, как сдобная пышечка, глаза да две завитушки возле ушей.
Славка перестал писать, грыз ручку и глядел на лист бумаги.
— Не слушай ты его, — заступился за Славку Сан Саныч. — Не по красным губам и длинным ресницам выбирают себе невесту, а по сердцу.
— Что же, ее на рентгене просвечивать? — рассмеялся Размахнин.
— Вы, ребята, еще молоды. Мы, шоферы, для семьи народ трудный: всегда в дороге, всегда вдали от дома. И жены у нас должны быть особые, должны уметь ждать. А это дело трудное.
Работал как-то со мной вместе один паренек, тоже Славкой звать. Этот был прирожденный шофер, дело свое любил. За машиной ухаживал, как за невестой. За двести метров мог определить по звуку, где в кабине и какой болтик ослаб. Таких шоферов сейчас мало. Женился Славка. Невеста ему попала, как картинка, хоть смотри, хоть на стенку вешай. Славка от счастья чуть на голове не ходит. Только, видите ли, когда бог сотворил красивую женщину, засмотрелся на нее и про мозги забыл. А их тем временем собаки объели. Спохватился бог, уже поздно, мозгов мало. Подумал, подумал и махнул рукой: «Э-э-э, да ладно». А помощник ему и говорит: «Ей же ветер в голову задувать будет». — «Ничего, эта и с ветерком проживет». Поторопился Славка радоваться. Он в рейс, а жена на танцы, в рестораны. И пошло и завертелось. А Славка на нее надышаться не может. Он даже и подумать не мог, что жена ему может изменять. А когда узнал — сломался. Запил, опустился, машину потерял. Одним словом, пропал шофер…
— Ты это зря, Сан Саныч, не у каждой же красивой женщины свист в голове, — возразил Размахнин.
— Да это я к тому, что красота-то человека не на лице выставлена, а в душе спрятана.
В общежитие вошел Алексей. Был он в плаще, в кирзовых сапогах.
— Добрый вечер.
— Проходите, Петрович, — пригласил его к столу Муратов.
Алексей присел на табурет, окинул взглядом шоферов.
— Приморились?
— Уже пятые сутки за баранкой, — проговорил Муратов.
— Днем хлеб от комбайнов отвозим, а в ночь всей колонной идем на хлебоприемный пункт. Спим в кабинах, урывками.
— Это я знаю. Только, Игорь Николаевич, еще одну ночь придется не поспать. Зерна много на току скопилось, если не вывезем, может загореться.