; в Латинской словесности, в Государственной экономии и финансах
весьма хорошие; в Российской и Французской словесности, также в Фехтованье
превосходные; сверх того занимался Историею, Географиею, Статистикою, Математикою и Немецким языком. Во уверение чего и дано ему от Конференции Императорского Царскосельского Лицея свидетельство с приложением печати. Царское Село, июня 9-го дня 1817 года». Следовали подписи директора Лицея Е.Энгельгардта и Конференц-секретаря А.Куницына
[835].
Кошанского иногда замещал Александр Иванович Галич, которого лицеисты очень любили. Именно на уроке у Галича Пушкин осенью 1814 года читал свою сказку «Бова». Ему поэт посвятил известное стихотворное послание:
Беги, беги столицы,
О Галич мой, сюда!
Здесь розовой денницы
Не видя никогда,
Ленясь под одеялом,
С Тибургским мудрецом
Мы часто за бокалом
Проснемся – и заснем. (1815 I, 137)
Тибурский мудрец – это Гораций. Бывший лицеист, адмирал Ф.Ф. Матюшкин вспоминал, как Галич «обыкновенно привозил с собою какую-нибудь полезную книгу и заставлял при себе одного из воспитанников читать ее вслух…». После окончания Лицея Пушкин встретился со своим любимым учителем только один раз: в марте 1834 года на «совещании литературном» у Греча: «Тут я встретил милого Галича и очень ему обрадовался. Он был некогда моим профессором и ободрял меня на поприще мною избранном». Хороший псевдоним выбрал себе Александр Аркадьевич Галич, достойный!
О лицейской латыни Пушкин оставил много упоминаний. Вспомним 8-ю главу «Евгения Онегина»:
В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Читал охотно Апулея,
А Цицерона не читал… (VI, 165)
Сравните вариант в ранней редакции:
Читал охотно Елисея,
А Цицерона проклинал… (VI, 169)
Или:
Читал украдкой Апулея,
А над Виргилием зевал… (VI, 507)
И далее:
И первой нежностью томима,
Мне муза пела, пела вновь
(Amorem canat aetas prima)[836] Всё про любовь, да про любовь… (VI, 620)
Это одно из самых известных латинских вкраплений в пушкинских текстах. Впоследствии он часто, для усиления впечатления, переходит на знакомую ему звучную латынь. Например, в письме к Н.Н. Раевскому (набросок предисловия к «Борису Годунову», 1829) Пушкин пишет о своей трагедии: «Она полна славных шуток и тонких намеков на историю того времени, вроде наших киевских и каменских обиняков. Надо понимать их – это sine qua non»[837].
Не раз Пушкин обращается к латыни в «Путешествии в Арзрум…»:
Heu! fugaces, Postume, Postume,
Labuntur anni…
[838] (
VIII, 466)
И в той же, 26-й главе «Путешествия…»:
…nec Armeniis in oris,
Amice Valgi, stat glacies iners