– «Заслуженный бездельник Российской Федерации».
Вспомним одного из самых ярких представителей неаполитанских «ладзарони», описанных Ильей Эренбургом в замечательном романе «Необычайные похождения Хулио Хуренито» (1921). Речь идет об ученике Хулио итальянце Эрколе. Вот как дается сцена его прибытия в римский отель: «В гостинице “Звезда Италии” предупредительный портье, сдержав свое изумление при виде живописного туриста, подбежал к нам с листком, прося его заполнить. Но странный посетитель презрительно заявил ему, что он “слава Мадонне”, писать не умеет и учиться этому скучному делу даже за вторую пару таких же прекрасных штанов не станет. Имя? Эрколе Бамбучи. Откуда приехал? Он лежит всегда днем на виа Паскудини, а ночью под железнодорожным мостом, что близ церкви святого Франциска. Род занятий? Он на мгновение смутился, поглядел себе на ноги, оглянулся, как будто потерял что-то, но потом гордо закричал “Никакой!”».
В заключение – описание Везувия, данное Николаем Гумилевым в 1913 году, во время свадебного путешествия с Анной Ахматовой по Италии:
И как птица с трубкой в клюве,
Поднимает острый гребень,
Сладко нежится Везувий,
Расплескавшись в сонном небе.
Бьются облачные кони,
Поднимаясь на зенит,
Но, как истый лаццарони,
Все дымит он и храпит
[876].
Пастила нехороша,
Без тебя, моя душа.
А.С. Пушкин. В альбом А.П. Керн
Итальянский язык был в большой моде в российском высшем обществе в начале ХIХ века. В статье «Ариост и Тасс» (1815), безусловно известной Пушкину, Константин Батюшков писал: «Учение итальянского языка имеет особенную прелесть. Язык гибкий, звучный, сладостный язык, воспитанный под счастливым небом Рима… язык, образованный великими писателями, лучшими поэтами, мужами учеными, политиками глубокомысленными – этот язык сделался способным принимать все виды и все формы».
Эту особенность итальянского языка Пушкин замечательно почувствовал и культивировал трепетное чувство восхищения перед итальянским языком в своем кругу. Виктор Листов в одном из болдинских докладов подметил, что Пушкин «окружил “итальянским ореолом” свое общение с обитателями Тригорского, создал некую “итальянскую игру”, быстро захватившую барышень. Они изучают итальянский, садятся к фортепьяно с нотами Россини, которые для них выписал Пушкин (ХIII, 114, 532); сам поэт пишет в одном из писем о романсе “Венецианская ночь” в “небесном” исполнении Анны Керн на мотив баркаролы (ХIII, 189), – отмечает Листов и добавляет: “Язык Петрарки и любви” громко звучит на Тригорском холме»