«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы (Букалов) - страница 315

Однако сейчас это мнение оспаривается, потому что в рукописи начальные стихи были записаны с «обратным знаком»:

Следовательно, речь здесь может скорее идти о русской, уезжающей за границу, а не об иностранке, возвращающейся на родину.

Эти споры не могут перечеркнуть замечательного отзыва критика: «Едва ли грациозно гуманная муза Пушкина, – писал Виссарион Белинский, – создавала что-нибудь благоуханнее, чище, святее и вместе с тем изящнее этого стихотворения по чувству и по форме»[919].

К чувствам разлуки и ревности затем прибавились боль от утраты и грустные воспоминания, когда в 1825 году, в Михайловской ссылке он узнал о смерти некогда любимой им женщины (почти одновременно пришла весть о казни декабристов): «Когда порой воспоминанье…».

В Михайловском, в 1825 году, вспоминая Одессу в третьей главе «Евгения Онегина», поэт даже называет имя своей черноокой возлюбленной:

В рукописи Амалия названа, но имя потом тщательно вымарано, и в беловом тексте Пушкин произвел осторожную замену:

Стихотворение «Иностранке» тоже, по всей вероятности, посвящено Амалии Ризнич:

Вот, кстати, еще один веский аргумент на тему: «знал ли Пушкин итальянский?» Знал, хотя бы для того, чтобы объясняться со своей итальянской возлюбленной!

Викентий Вересаев пишет: «У Пушкина был соперник, доставлявший ему много волнений и терзаний». И далее: «Очевидно она умела горячим темным огнем зажигать кровь поклонников, хмелить их головы, но души не задевала, и, когда хмель страсти проходил, оставалось одно равнодушие. «Похотливое кокетство итальянки», – однажды писал Пушкин, по-видимому имея в виду Амалию Ризнич»[920].

31 июля 1827 года Пушкин высылает А.Дельвигу из Михайловского текст стихотворения «Элегия» (датированный 1826 годом), где вновь возникает воспоминание об Амалии Ризнич: