«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы (Букалов) - страница 317

Долгое время было неизвестно место смерти Амалии Ризнич. Леонид Гроссман полагал, что Амалия умерла на Лигурийском побережье Италии, в Генуе. Он написал: «Где-то на генуэзском кладбище высилась белоснежная гробница Амалии Ризнич, а в далеком северном уезде слагались бессмертные эпитафии, которым суждено было увековечить ее имя не на мраморной плите Кампо-Санто, но в прекраснейших элегиях русской поэзии»[924].

Тайну сию удалось раскрыть несколько лет назад Николаю Павловичу Прожогину. Оказывается, Амалия Ризнич умерла и была похоронена в Триесте, портовом городе на Адриатике. Могила не сохранилось (кладбище перестало существовать), зато Н.П. Прожогин сумел обнаружить сообщение о кончине А.Ризнич в городской газете «Оссерваторе триестино». А в церковной книге он нашел запись, сделанную инспектором местного католического храма Санта-Мария Маджоре: «Рапорт об Умерших, посещенных мною нижеподписавшимся Инспектором. Год 1825. День 23. Месяц июнь. В № 54 в Старом городе в три часа пополуночи. Район Нижняя Кервола. Триест. Имя посещенного: Синьора Амалия Ризнич, урожденная де Рипп, 23 лет. Жена Синьора Джованни Ризнича, негоциантка, бездетная. Умерла от хронической грудной болезни[925].

Н.П. Прожогин записал из уст дальнего «родственника негоцианта Ризнича» семейное предание о том, что в бывшем итальянском городе Кастелльнуово (ныне Герцог-Нови, в Хорватии) в доме Вучетичей «был старинный сундук и в нем хранились письма Пушкина к Амалии Ризнич. В годы Второй мировой войны этот дом сгорел дотла».

Могила исчезла, письма сгорели, но бессмертна память об итальянке Амалии Ризнич, воспетой великим русским поэтом:

Он поет по утрам в клозете…

Юрий Олеша «Зависть»

Трагедия «Моцарт и Сальери» (1830) – жемчужина «итальянского триптиха» Пушкина (где две другие части – это поэма «Анджело» и повесть «Египетские ночи»). Композитор Антонио Сальери – бесспорно, самый рельефный итальянский персонаж в драматургии Пушкина. Именно этот образ был выбран поэтом для разговора о принципиально важном для него творческом споре: о законах искусства и бытия, соотношении морали и высших принципов гармонии.

Вспомним, что первое авторское название пьесы – «Зависть» (ХVII, 50), и в нем ключ к ее прочтению. Нет сомнения, Пушкин был искренне убежден в том, что Сальери действительно отравил Моцарта, иначе эта драма никогда бы не вышла из-под его пера. К клевете Пушкин относился с отвращением и не позволил бы себе ее множить. В «Опровержении на критики» он пишет: «Обременять вымышленными ужасами исторические характеры и не мудрено и не великодушно. Клевета и в поэмах всегда казалась мне непохвальною» (сказано в связи с образом гетмана Мазепы). (