* * *
Он вернулся очень скоро и принёс с собой пистолет.
— Я этому Мишке только одно слово сказал, — с важностью рассказывал Кирик, — и он не пикнул, отдал. Ему что? У них в доме никто не родился, а мне, может, пригодится сестрёнку защищать.
Мать улыбнулась. Улыбнулся и отец.
— Мне показалось, что ты притащил из леса деревце, — сказал отец. — Пошли посадим, пока не стемнело.
Когда они копали землю, сквозь щели забора за ними следил Миша. Он ждал, что Кирик обратит на него внимание и, не дождавшись, заговорил сам:
— Рябинка, что ли?
— Рябинка, — ответил отец.
— Иринка-рябинка!! — добавил Кирик.
И все засмеялись.
— Хотите, как у Мироновых?
— При чём здесь Мироновы?
Наверное, Кирик и вправду вырос за эту неделю. Он разговаривал с Мишей, как с равным. Наоборот, теперь Миша заискивал перед ним.
— Мироновы, как в семье кто родится, дерево садят. У них уже целый сад.
— И у нас будет сад! — похвастался Кирик.
Заходило солнце. Ещё багровей стали на клумбе ростки пионов. Как будто это была не клумба, а гнездо, откуда аисты высовывали свои красные клювы. Песок на дорожке порозовел.
Двое мужчин стояли на розовой дорожке и смотрели на новое деревце, появившееся в саду. Оно было ещё голое. Только на самой макушке подрагивал листок, пушистый и нежный, как птичье пёрышко.
В лесу был чужой. Федотову сказали об этом следы на свежем снегу.
Чужой не знал партизанских троп. Дойдя до старого дерева, он свернул не вправо, к штабу, а влево.
Следы были крупные. Но странно — шагал этот человек не по росту мелко.
Кого он искал в засыпанном снегом партизанском лесу? Что, если это немецкий лазутчик? Деревенские не ходят за хворостом в такую даль.
Федотов снял с плеча автомат и, чутко прислушиваясь к ледяной тишине, пошёл по следу.
Он миновал березняк. Седые от инея ветки были неподвижны. Они словно вмёрзли в голубой хрусталь воздуха.
На краю лесного болота одиноко росла молодая пушистая ёлочка. Столько снега намело ей под лапы, что деревце укоротилось: ёлочка словно присела на корточки.
Что-то тёмное шевельнулось за её стволом.
— Стой! Буду стрелять! — вскидывая автомат, предупредил Федотов.
— Дядя, не стреляйте! — услышал он детский, писклявый голос. — Дядя, я не фриц, я свой.
— А ну, покажись!
Из-за ёлки показался мальчик лет двенадцати. Скуластый, востроносый, очень худой.
Глаза у него были жёлто-коричневые, круглые и влажные, как у щенка. Круглые глаза восторженно и преданно смотрели на Федотова. Если б мальчику не мешали огромные пегие валенки, неуклюже болтавшиеся на тонких ногах, он бросился бы к Федотову бегом.