«Он довел меня к себе, в свое жилье, и тут обнаружилось одно его драгоценное качество, которым впоследствии я восхищался всю жизнь: его талант домовитости, умение украсить свой дом, придать ему нарядный уют. Правда, здесь, в Финляндии, на Козьем болоте, у него еще не было тех великолепных картин, которыми он с таким безукоризненным чутьем красоты увешивал свои стены впоследствии, не было статуй, люстр, восточных ковров. Зато у него были кусты можжевельника, сосновые и еловые ветки, букеты папоротников, какие-то ярко-красные ягоды, шишки. Всем этим он обильно украсил стены и углы своей комнаты. А над дверью снаружи приколотил небольшую дощечку, на которой была намалевана им лиловая (или зеленая?) кошка модного декадентского стиля, и лачугу стали называть „Кошкин дом“. Так, без малейших усилий, даже мрачной избе на болоте придал он свой артистический, веселый уют». Позже благодаря этому знакомству Толстой станет вхож в петербургские литературные круги.
Они знакомятся и со Львом Бакстом, он хвалит работы Софьи и советует ей не бросать занятий живописью. «Алексей Николаевич огорчился, но Баксту поверил и окончательно повернул в сторону литературы», – рассказывает Софья.
В начале 1908 года Алексей снова уехал из Петербурга, на этот раз – в Париж, вместе с Софьей, которая, следуя совету Бакста, собирается там продолжить обучение живописи. Оттуда он пишет отцу: «Что за изумительный, фейерверковый город Париж. Вся жизнь на улицах, на улицу вынесены произведения лучших художников, на улицах любят и творят. Все на улице. Дома их для жилья не приспособлены. И люди живые, веселые, общительные…».
Здесь он знакомится с Волошиным, Бальмонтом, Брюсовым и Николаем Гумилевым. Волошин и Гумилев ближе всего по возрасту и по темпераменту (Толстому тогда 25, Гумилеву – 22, Волошину, самому старшему из троих, – 31, но у него вообще были совершенно особые отношения с возрастом). Правда, в начале Гумилев отнесся к Толстому (а особенно к его стихам) с неприязнью, но вскоре они уже вместе лазали ночью в зоопарк, чтобы послушать, как кричат африканские звери (в первый раз Гумилев отправится в Африку только осенью следующего, 1909-го). С Волошиным же у Толстого сложились отношения в одном из любимых «форматов» Волошина – учителя и ученика. Толстой пишет: «Он посвящает меня в тайны поэзии, строго критикует стихи, совершенно бракует первые поэтические опыты».
В другом письме Алексею Аполлоновичу Толстой рассказывает о своем скором отъезде: «Осень стоит хрустальная и теплая, над городом по праздникам плавают воздушные шары, Париж живой, полный съехавшимся к сезону народом, яркий и развратный. Здесь все говорит женщиной, говорит и кричит о красоте, о перьях, разврате, о любви изощренной и мимолетной. Люди, как цветы, зацветают, чтобы любить, и хрупки, и воздушны, и ярки их сношения, грешные изысканные орхидеи французы и теплица греховного аромата – Париж. Скоро покидаю его, и грустно, наверное, потянет еще пожить его жизнью».