Эти два, таких, «литературных» человека удивительно немногословны. А если и были произнесены какие-то слова в тот вечер, то Наталья предпочла их не пересказывать. Только через несколько дней, когда она уезжает-таки в Петербург «для решительного объяснения с мужем» – как называли это тогда, Толстой пишет ей длинное любовное письмо, которое я уже приводила ранее. О том, как он счастлив, что все наконец решено.
Летом 1915 года он везет в Коктебель уже не Маргариту, а Наталью.
И снова Наталья чувствует, что не она приняла решение (и не Алексей). Что их обоих захватил поток – неумолимый и непобедимый.
Стала я на ломкой льдине,
И несет меня – куда? —
Ветер звонкий, ветер синий.
Алексей – с гор вода,
Ах, не страшно, если тает
Под ногой кусочек льда,
Если сердце утопает!
«Какая великолепная хирургия! Взять и разом артистически вырезать старые вонючие язвы! Простой, без обиняков, приговор вековой несправедливости, привыкшей, чтобы ей кланялись, расшаркивались перед ней и приседали. В том, что это так без страха доведено до конца, есть что-то национально близкое, издавна знакомое. Что-то от безоговорочной светоносности Пушкина, от невиляющей верности фактам Толстого», – это слова Бориса Пастернака (вернее, его героя – доктора Живаго – отсюда и ассоциации с хирургией, но в данном случае мнения героя и автора, кажется, совпадают). Конечно, Толстой, упомянутый в ней, – это Лев Николаевич Толстой, прославившийся своей бескомпромиссностью. А что думал о революции его дальний родственник, будущий «красный граф», да примерно то же самое.
«В этот день, казалось, мы осуществим новые формы жизни, – писал он. – Мы не будем провозглашать равенства, свободы и любви, мы их достигнем. Было ясно, что ни царская ливрея, ни сюртук буржуа уже не на наши плечи. Первого марта, я помню, у всех был только один страх, – как бы не произошла неуместная жестокость, не пролилась кровь. Словно настал канун великого вселенского мира. Так было во всей России».
Совсем недавно, в 1916 году, Толстой в составе делегации писателей и корреспондентов побывал в Англии, где, в частности, встретился с Гербертом Уэллсом, в ту пору уже автором романов «Машина времени», «Остров доктора Моро», «Человек-невидимка», «Война миров», «Первые люди на Луне», утопии «В дни кометы», антиутопии «Когда спящий проснется», фантастической сатиры «Пища богов», и самого нового, полного мрачных предостережений романа «Война в воздухе», вышедшего за несколько лет до начала Первой мировой войны[100]. Уэллс – человек, которому факты не мешали фантазировать, а фантазия помогала увидеть будущее, большей частью – довольно пугающее. Будущее в то время хотели видеть все. О переменах мечтали, их боялись, но все понимали, что они неизбежны. В последнем романе Уэллса через столетия после мировой войны и общего упадка (по сути – постапокалипсиса) людям все же удалось построить технологическую утопию. Но в реальной жизни никто не готов жать несколько веков.