Но все эти почести сваливаются на Толстого уже после того, как он оставил Наталью Васильевну.
Наталья Крандиевская-Толстая и Алексей Толстой расстались в 1935 году. В октябре того же года Толстой женился на Людмиле Ильиничне Баршеной.
Наталья пишет: «Я встала и вышла из дома. Навсегда… Итак, все было кончено. Сметено с пути все, что казалось до сих пор нерушимым… Двадцать лет любви и сорок семь лет жизни… Таков свирепый закон Любви. Он говорит: если ты стар – ты не прав и ты побежден. Если ты молод – ты прав и ты побеждаешь. Зачем же все еще стою, обернувшись назад, окаменев, как жена Лота, в горестном недоумении? Лучшее в любви не выдумано ли нами? А о том, что выдумано, стоит ли скорбеть неутешно?» В стихах тоже остается след неутоленной обиды:
Люби другую, с ней дели
Труды высокие и чувства,
Ее тщеславье утоли
Великолепием искусства.
Пускай избранница несет
Почетный груз твоих забот:
И суеты столпотворенье,
И праздников водоворот,
И отдых твой, и вдохновенье,
Пусть все своим она зовет.
Но если ночью иль во сне
Взалкает память обо мне
Предосудительно и больно,
И, сиротеющим плечом
Ища плечо мое, невольно
Ты вздрогнешь, – милый, мне довольно,
Я не жалею ни о чем!
По содержанию это напоминает «Попытку ревности» Цветаевой (опять-таки с поправкой на присущее последней бесстрашие прямо и открыто говорить о себе и своих чувствах). А по «посылу» последнюю строфу стихотворения Пушкина «Что в имени тебе моем?..».
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я…
Но успокоится она только через пять лет, написав: «Случившееся с нами пять лет тому назад было неизбежно, и сетовать на это так же неумно, как грозить небу кулаком за то, что в нем совершаются космические процессы и в определенное время восходит и заходит солнце». Что же за «космические процессы» произошли в семье Толстого?
Еще задолго до их разрыва Наталья Васильевна записывала в дневнике: «Пути наши так давно слиты воедино, почему же все чаще мне кажется, что они только параллельны? Каждый шагает сам по себе. Я очень страдаю от этого. Ему чуждо многое, что свойственно мне органически. Ему враждебно всякое погружение в себя. Он этого боится как черт ладана. Мне же необходимо время от времени остановиться в адовом кружении жизни, оглядеться вокруг, погрузиться в тишину. Я тишину люблю, я в ней расцветаю. Он же говорит: „Тишины боюсь. Тишина – как смерть“. Порой удивляюсь, как же и чем мы так прочно зацепились друг за друга, мы – такие – противоположные люди?»