– Доброе утро.
– Скорее, паршивое.
– Вас, сэр, мы рады видеть в любую погоду.
Его приветствовал сегодняшний Макс. Для Роберта Хобдена все они были Максами. Тем, кто хотел, чтобы их различали, не следовало работать за одним и тем же прилавком.
Хобден устроился в своем обычном углу. Кроме него, в заведении было всего трое посетителей. За соседним столиком, лицом к окну, сидела рыженькая; со спинки ее стула свешивался черный плащ. На рыженькой была белая блузка без ворота и черные лосины по щиколотку. Он это заметил потому, что она сидела, заведя стопы за ножки стула, как делают дети. Перед ней лежал маленький ноутбук. Она не сводила взгляда с экрана.
Макс принес его латте. Буркнув что-то вроде «спасибо», Роберт Хобден, как обычно, выложил на стол ключи, мобильный и бумажник. Он терпеть не мог сидеть, если в карманах топырилось. За ними последовали ручка и записная книжка. Ручка была фломастером с тонким черным наконечником, брелок на ключах – флешкой. А газеты – все солидные ежедневные издания плюс «Дейли мейл». Сложенные в стопку, они возвышались на четыре дюйма, из которых он прочитает около полутора; значительно меньше по понедельникам, когда количество спортивных полос увеличивается. Сегодня был вторник, начало восьмого. Снова шел дождь. Как и минувшей ночью.
«Телеграф», «Таймс», «Дейли мейл», «Индепендент», «Гардиан»…
А ведь в свое время он успел поработать в каждой из них. Эта мысль была не то чтобы озарением, а скорее привычным ощущением, червячком, который просыпался каждое утро примерно в это время: репортер-юниор (дурацкое название!) в Питерборо, затем неизбежный переезд в Лондон, лихорадочный ритм работы в ведущих отделах – политика, преступность; пока наконец к сорока восьми годам он не добился желаемого: личной еженедельной колонки. Даже двух – по средам и воскресеньям. Регулярные приглашения на «Время вопросов». В его случае путь от бузотера-провокатора до респектабельного нонконформиста был, признаться, довольно долгим, однако это лишь сделало прибытие к месту назначения еще приятнее. Если бы на том этапе своей биографии он сумел нажать «стоп-кадр», то никаких проблем бы не было.
Теперь он больше не сотрудничал с газетами. И если таксисты и узнавали его в лицо, то благодаря совсем иной известности.
Бежевый плащ на время скинут, редеющие темно-русые волосы – несъемный атрибут, как и раздраженное выражение лица. Роберт Хобден снял колпачок с ручки, отпил кофе и приготовился работать.
* * *
В окнах горел свет. Еще не открыв дверь, Хо уже знал, что в Слау-башне кто-то есть. Но это и так стало бы очевидным: мокрые следы на лестнице, привкус дождя в воздухе. Раз в кои-то веки Джексон Лэм нет-нет да и приходил раньше Хо; эти беспричинные предрассветные появления на службе были не чем иным, как простой меткой территории. «Можешь слоняться здесь сколько душе угодно, – говорил ему этим Лэм, – но когда дом снесут и пересчитают наши косточки, мои окажутся сверху». Из всего множества безупречных мотивов для неприязни к Джексону Лэму этот был у Хо одним из любимых.