Взрывы в метро были не подарком. В данном же случае новость прогремит на всю планету.
Сидони Бейкер повторила сказанное. Вроде что-то про перчатки.
– Как ты думаешь, почему он в перчатках?
– Не знаю.
Это был интересный вопрос. Но ответа у Ривера не было.
Что он знал, так это то, что ему нужно действовать, делать что-то конкретное, полезное. Что-то большее, чем перекладывание бумажек.
Он снова нащупал твердую выпуклость флешки.
Какая бы информация на ней ни хранилась, она была у него в кармане. Данные, добытые в результате настоящего оперативного задания.
Если знакомство с ними было той чертой, после которой пути назад уже не было, Ривер был готов переступить ее.
* * *
Тем временем в кафе «У Макса» кофе был дрянным, а газеты бестолковыми. Пролистав «Таймс», так ни разу и не прибегнув к записной книжке и косясь на блондинку с первой полосы «Телеграфа», Роберт Хобден краем уха уловил какие-то невнятные переговоры. Он оторвался от газет. У прилавка Макс и посетитель вперились в экран телевизора, стоящего на полочке в углу. Обычно Хобден требовал, чтобы звук убавляли. Сегодня он произвел сенсацию, потребовав сделать погромче.
«…данный момент не взяла на себя ответственность, и, кроме этого молодого человека, в кадре больше никто не появлялся, однако, согласно анонимному сообщению, опубликованному сегодня в четыре утра в блоге редакции общественно-политических программ Би-би-си, молодой человек, которого вы видите, будет казнен по истечении сорока восьми часов…»
– Охренеть, – сказал Макс.
– Подонки, – отозвался посетитель. – Просто подонки. Перестрелять к чертовой матери. Всех до одного.
Но Хобден их не слушал.
«Иногда просто чувствуешь, что нащупал какой-то серьезный эксклюзив, и выжидаешь, когда в потоке ежедневных новостей мелькнет спинной плавник этой истории».
Вот оно. Показалось на поверхности.
– Охренеть, – повторил Макс.
Но Хобден уже сгребал со столика ключи, мобильный, бумажник, ручку и записную книжку, засовывая все в сумку. Все, кроме газет.
Газеты он оставил лежать, где лежали.
* * *
Было начало десятого. Жиденькие солнечные лучи окропили Лондон. Расположенные к оптимизму увидели бы в этом предзнаменование грядущего погожего дня.
С высоты большого белого здания рядом с Риджентс-парком это представлялось единственной отрадой, которую готовил день грядущий.
Кабинет Дианы Тавернер располагался на последнем этаже. Когда-то она имела возможность наслаждаться панорамными видами, однако после Седьмого июля кабинеты высшего звена переместили вглубь здания, и теперь ее единственным панорамным окном было то, через которое она присматривала за своими подчиненными и через которое те, в свою очередь, могли присматривать за тем, как она присматривает за ними. В помещении оперативного управления окон тоже не было, но свет, проливающийся сверху, был мягким и голубоватым, и, согласно какому-то отчету или докладу (должным образом запротоколированному, промаркированному и помещенному на архивное хранение с выдачей на руки по соответствующему запросу), являлся лучшей альтернативой натуральному солнечному свету, которую могло предложить электрическое освещение.