Раньше он никогда не знал, что время может ползти так медленно.
А еще он раньше не знал, что страх способен заставить человека потерять себя. Не просто потерять счет времени, но потерять ощущение себя. Пока он сидел тут с мешком на голове, в комбинезоне, словно пациент в каком-то сюрреалистичном приемном покое, восприятие пространства и времени понемногу улетучивалось, а пронзительный голос, зачитывающий все его отборные репризы, звучал в голове все громче. Голос подрагивал, однако, несомненно, принадлежал именно ему, и этот голос пытался сделать вид, что ничего не произошло или произошло, но уже давно и благополучно разрешилось и теперь представляло собой лишь материал для самого ржачного скетча всех времен. В конце концов, другие заложники (те, кто годами сидел прикованным к батарее) публиковали мемуары, про них снимали кино, их приглашали вести радиопередачи. Но никто пока еще не додумался написать про это комедийный скетч.
У нас на районе, особенно если на ночь оставляешь машину на стоянке, легко потерять голову.
Пауза.
Нет, правда, очень легко. Потерять голову.
И тут публика должна сообразить, о чем именно речь.
Ничего лучше пронзительный голос придумать не мог. Потому что ничего еще не кончилось и не разрешилось. Омерзительная вонь была тому подтверждением: рвота, моча, дерьмо – все, что страх выдавил наружу, размещаясь внутри него. Он все еще тут. Никаких зрителей перед ним нет. Их у него никогда и не было. На все до единого «вечера открытого микрофона» в студенческом клубе он приходил с полной приколов и хохм головой и с дюжиной сосальщиков под ложечкой, но так ни разу и не осмелился подняться на эстраду.
Забавно, что именно то чувство он тогда считал страхом. Казалось, что боязнь прилюдно опозориться, выставив себя на посмешище перед сборищем поддатых студентов, – это и есть всамделишный страх. Словно ушиб палец, споткнувшись о шпалу, и подпрыгиваешь на месте, пытаясь унять боль. Не замечая приближающегося поезда.
В одно мгновение – идешь домой. В следующее – сидишь в подвале с выставленной на камеру газетой в руках.
И вот это-то и был настоящий страх.
А еще страхом было «мы отрежем тебе голову и выложим это в интернет».
Интернет ему нравился. Нравилось, как он сближает людей. Его поколение с радостной готовностью распахнуло объятия всей планете, твитя и бложа почем зря; когда переписываешься в чате с пользователем под ником МегаГуляка, ты понятия не имеешь, пацан это или девчонка, не говоря уже о том, чернокожий он или нет, мусульманин или атеист, молодой или старый, – именно это-то и хорошо, правда ведь?..