«Ни хрена себе телка. — Тормоз перевернулся на бок и, прикоснувшись задом к упругим и холодным на ощупь ягодицам соседки, тяжело вздохнул. — Выдрочила, как козла. Или извращенка, или лесбиянка. Впрочем, рука у нее набита как надо, может смело в колхоз дояркой». Мысли его начали путаться, потом их вообще не стало, и, всхрапывая разбитым носом, Прохоров заснул.
— Овсянка, сэр, — разбудил его энергичный голос Жени, Серега встрепенулся и, открыв глаза, зажмурился, — комната была залита солнечным светом.
У кровати стоял сервировочный столик, а на нем, помимо овсянки — Рысиковой, из «Ясна солнышка», — бутерброды, башня из оладий и яичница.
— Кушать подано, вставайте жрать. — Женя взгромоздила ему на колени поднос, аккуратно налила чаю и уселась в ногах, с отвращением косясь на завтрак. — Давай, дорогой, не стесняйся, у тебя была тяжелая ночь.
Выглядела она не очень, страдальчески морщась, держалась рукой за голову и цедила рассол из большого граненого стакана, — проклятие тебе, зеленый змий!
— Что, головка болит? — Тормоз осторожно выбрался из-под подноса и, потянувшись так, что хрустнули суставы, погладил Женю по плечу. — Ты б еще утку принесла. Мерси за заботу!
Сходил по нужде, помылся и, усевшись со страдалицей рядом, плотно навалился на яичницу, — на аппетит он никогда не жаловался, было бы чего.
Глазунья оказалась сыровата — сплошные сопли, бутерброды без масла, а оладьи отдавали содой, однако Прохоров довольно жмурился — очень, очень вкусно! Души прекрасные порывы необходимо ценить.
— Тронут. — Доев, он галантно поклонился и потащил поднос на кухню, но Женя бурно воспротивилась:
— Да ладно тебе, не такая уж я умирающая.
С рассола ей действительно полегчало, лицо порозовело, глаза ожили, ив них появилось прежнее загадочное выражение — этакая Мона Лиза с похмелья.
— Я рад за вас. — Заглянув в разрез ее халата, Тормоз сразу вспомнил ночные безумства и, засопев, принялся собираться. — Ты мои трусы не видала?
— А не выехать ли нам на природу? — вопросом на вопрос, как в Одессе, ответила Женя и, пока Серега соображал, потянулась к телефонной трубке. — Алло, Юля? Привет, как дела? Клиент пошел? Да, жарко. А воду дали? Вот уроды, они дождутся, что заведение прикроют. Слушай, у меня тут критический день, выручай, пожалуйста. А завтра я за тебя, всех приму на грудь. Договорились? Вот и ладненько. Ну о'кей, двигай попой дальше.
Вздохнув с облегчением, она повесила трубку и, увидев вытянувшуюся физиономию Тормоза, неожиданно громко, до слез, расхохоталась:
— Господи, какие мы серьезные! С кем связались! — Насмешливо склонив голову, она ткнула Прохорова кулаком в живот, — Что, никак западло общаться с падшими женщинами? Или, может, страшно? — Словно маленького, она погладила Се-регу по голове и, сняв халат, повернулась к шкафу. — Не переживай, проститутки из меня не получилось. Торгую тем, что осталось от Вагановского, несу прекрасное в массы. Тем, у кого масса за центнер. Есть центр такой оздоровительный, «Три толстяка», не слыхал?