Однако, корпение над бумажками казалось мне такой утомительной мутью, что я никак не почувствовал его превосходства над работой моих родителей. Напишу я, скажем, школьное сочинение на пару листов, а в руке и груди такая зверская усталость, словно в каменоломне день отбатрачил. Сердце давит, и задыхаюсь. И вот так сидеть всю жизнь?!! — да пошло оно всё к Нечистому, со всеми курами и гусями вместе! Я рос ребёнком живым и подвижным, которому легче нашу речку переплыть туда-обратно два-три раза, чем написать два-три листа. И мемуары мои пишу не я сам, а моя старшая дочка Меленит: очень уж ей интересными мои рассказы показались. Хотя, что может быть интересного в том, что человек прошёл, можно сказать, почти все войны, а не стал ни маршалом, ни богатеем, хоть и воевал за деньги???
В нашем городке есть старая школа боевых искусств. Она, пожалуй, даже старше меня будет. В первые годы её существования, когда войны ещё не охватили почти все пространства с цивилизованными государствами, перебивалась она, — вернее, её хозяин, — с хлеба на квас, как говорится.
Хозяин школы был, как вы понимаете, старым списанным воякой, служившим на южных, пустынных рубежах своей страны, где полгода стоит такая жара, что у человека северного язык вываливается, как у собаки, уже через полчаса пребывания на солнце. Нас годами терзал интерес: он был смуглый по природе своей, или его так там изжарило, до полного усыхания? Глаза он имел явно не «степные», а круглые, хоть и с прищуром, но рост и вес соответствовали больше дикому степняку, нежели жителю его страны.
Ходил этот уважаемый ветеран в белых штанах и рубахе, свободно на нём свисавших. Такого встретишь на улице и подумаешь: босяк-босяком; на ногах какие-то сандалии из кожаных ремешков, и рубаха без пуговиц. Усы пшеничного цвета, имеющие несколько чёрных волосков, свисают, как две верёвочки. Голова выбрита до зеркального блеска, а на лбу тряпица какая-то, с ненашенскими письменами. И только пояс внушал определённое уважение: военный, широкий, с бронзовой начищенной застёжкой, с кармашками для метательных ножей и прицепленным ножом, явно познавшим вкус крови, в деревянном чехле с медной инкрустацией. Когда он шёл по улице, флегматично прищурив глаза, все наши записные забияки прятались по глухим лопухам и прикидывались забытой ветошью, а примерные обыватели почтительно раскланивались. Городская стража старательно не замечала этот ходячий арсенал оружия.
Говорил хозяин школы с забавным акцентом; его знаменитые усы при этом колыхались ленточками. Но произносил-то он буквально несколько слов, когда затаривался покупками: «вот это, пожалуйста», «две штуки», «спасибо», и его почти монашеская отречённость невольно интриговала: что за мужик такой, если живёт холостым, но не пьёт, сам себе готовит и гимнастикой занимается каждый день?