Рядом кто-то заржал, издеваясь. Нет, ну что за люди, а? «Морда каторжная»! Нам, между прочим, прощение помиловано, — до первой крови. Мы — такие же люди, и не хуже вас! Ворота защищаем! — ключ к городу!
— Я скажу только Вам, без свидетелей! — я презрительно глянул на сидящих рядом.
Сухопарый сотник легко поднялся с подстилки и, не слушая насмешки, шагнув ко мне, хлопнул по плечу:
— Ну, отойдём. Если ерунду скажешь — получишь в репу.
Мы прогулялись по ближайшей городской улочке. Я излагал, он подначивал. Но всё-таки согласился со мной и повёл к командующему, расположившемуся в шикарном доме с фонтаном, — правда, не работающим.
Я узнал генерала: это оказался командующий моей же армии. Слава богу, я ему примелькаться не успел, и он меня не признал. Я не стал кидаться ему на шею с криком «отец родной, спаси: мне тут не верят!» и даже не сказал, что служил в его армии. На всякий случай. Верить он мне не мог тоже, но зато мог увеличить наказание — да кто ж его знает? Разрешил мою авантюру — и слава Пресветлому.
Ночью нас с Мальком спустили на верёвках за ворота. Я отмерил расстояние от их створок так, что, если адская колымага проедет по моей линии передними колёсами, и ловушка не сработает, то потом проедет и задними. На второй раз должно сработать.
Луна не светила, но летние ночи и так светлы. На углу ворот обычно горело чадное пламя в огромной чаше: вроде как подсветка для перехвата лазутчиков, но сегодня её перенесли подальше, чтобы ненароком нас не засветить нихельцам, со всеми потрохами. Так что света нам почти не доставалось.
Мы ковыряли дорогу выданными нам топорами, стараясь не стучать. Путь неоднократно подсыпали крупным щебнем, который с годами утаптывался в грязь, так что, наверное, этих камушков хранилось в земле на полтора локтя вглубь, не иначе. Нам требовалось вырыть поперечную канаву строго на ширину глиняного горшка и такой же глубины.
Опасно, но приятно: настороже стояло два десятка лучников, чтобы прикрыть нас в случае чего. Экая честь для штрафников…
Мы выгребали щебень и землю, загрязняя ногти и обдирая руки. Проклятый камень! Пожалуй, больше никогда в жизни мне не приходилось так усердно работать и бояться, что до рассвета не успеем. Рубить в полную силу — страшно: вдруг враги услышат? Ковырять щебень по камушку — муторно. Мы, кстати, копались совершенно голые, обмазанные жидкой грязью для маскировки, и вскоре стали полосатыми от стекавших с нас струек пота.
Успели…
Я осторожно выкладывал горшки один к одному. На дно канавки ставил две стальные пирамидки с острым верхом, на них пристраивал лёжа горшок — он не падал, сжатый стенками, а его горловина упиралась в днище следующего. И так клал один за другим, потом сверху замаскировал землёй.