Вообще говоря, подобные чувства Ухват затаил и к бургомистру. С тех самых пор, как тот ходил с петицией о сдаче города. Этот шустрый начальник, оказывается, продолжал сидеть в своём кресле: видать, зачлось ему у нихельцев за его старания…
Из города, кроме нас, выезжала только одна телега, так что соскучиться в очереди мы не успели.
— Кто такие?! Чаво везёшь?! — гавкнули на нас с заметным акцентом.
— Сестру-знахарку везу в деревню, на заработки, — с готовностью отвечал я, соскочив с телеги и низко кланяясь, как мне Ухват и велел.
— А это кто?! — пеший нихелец пяткой копья указал на Малька.
— Мой брат-дурачок, господин хороший, — залебезил я. — В деревню везу, к родне: пусть там его покормят. Он парень смирный. Никак его дома одного оставлять нельзя — вы же видите. Папки и мамки давно нет — померли: кто ж за ним присмотрит?
Усатые стражники недоверчиво оглядывали наш возок. Наша история очень уж сильно смахивала на лубочную сказку для детишек. Пышнотелая Солнышко, облачённая почти что в балахон, мрачно глядящая изподлобья и кровожадно теребящая черепушки на верёвочках, никаких у них фривольных чувств не пробудила.
— Чо везёшь?!
— Так ведь это, лекарства, — с готовностью отозвался я. — Сестра, говорю, у меня знахарка. Лечить людей будет. Это — для неё. Да вы сами посмотрите!
Я схватил горшочек, выдернул из него пробку и быстро приблизил к лицу охранника. Ему шибануло в нос так, что он аж поперхнулся и отшатнулся, кашляя. Второй дёрнулся и направил мне острие копья в грудь.
— Я ж говорю — лекарства, — сказал я с невинно-глуповатым видом. — Вы же видите. У нас тут всякие есть. Могу вот ещё и такое показать…
Я угодливо взял второй горшок, и с готовностью положил ладонь ему на крышку.
— Стой! Стой! Не открывай! — рявкнул на меня нихелец, замахав свободной от копья рукой. — Поставь на место.
Я, пожав плечами, послушно и неторопливо пристроил горшок туда, откуда вытащил.
Охранники, надо отдать им должное, дотошно просмотрели нашу телегу. Нашли и ножи, и топор, но всё-таки какие-то остатки совести у них ещё имелись, и они не стали отнимать у путников последнюю защиту от лихоимцев. Один горшок они умышленно разбили. Я побледнел. Но нихельцы вовсе не пытались выяснять, какое такое богатство мы в нём прячем, а просто отомстили нам за полученный запах. Черепки и тележное сено скрыли монеты, на дорогу закапало что-то пахучее, и охранникам стало понятно, что ничего, кроме вони, они от нас не получат.
— Давай, давай! — они, зажимая носы, замахали нам руками в сторону ворот. — Проваливай! Быстро! Очень быстро!