— Здравствуйте, бойцы! — громко крикнул я, подтянувшись.
— Здрав, здрав, здрав… — вразнобой ответили мне, изображая разную степень подчительности.
«Господи, да за что мне всё это?!!»
— Разойдись! — в сердцах бросил я и пошёл устраиваться в палатку.
Как я помнил, место командира — строго напротив входа, наособицу ото всех, спящих от входа направо-налево. Такое расположение очень удобно: ты лично сам видишь всех входящих-выходящих, а они при этом тебя ногами не задевают. Кроме того, во время сна тебя никто спросонья не бьёт руками или ногами.
Каково же было моё раздражение, когда я увидел, что это место кем-то уже занято. Не вдаваясь в рассуждения, я, раздражённый неудачным днём, просто ногой отшвырнул чужую лежанку в сторону и бросил на освобождённую территорию свой отстёгнутый пояс. Почувствовав спиной молчаливое напряжение, я повернулся лицом ко входу.
— Командир, ты не прав, — заявил мне сухощавый шкет, стоявший впереди вошедших. — Не по понятиям это, не по совести. Мы тебя впервые видим, а все места давно поделены.
За его спиной торчал молчаливый авторитет с разрисованным татуировками животом, лицо которого выражало искреннюю скорбь из-за того, что этот жалкий мир так несовершенен, и некоторые безмозглые особи не понимают своего истинного места в нём. По его левую руку располагался третий, безо всякой высокой дипломатии выставивший вперёд нож.
Я выдержал паузу; как я и предполагал, тщедушный заводила сделал шаг вперёд. Осталось нанести ему удар ногой в грудь, отбрасывая на пахана, а потом перехватить руку с ножом от третьего и сделать ей перелом.
Пахан вскочил и сам кинулся на меня, но я отбросил ему под ноги покалеченного. Авторитет запнулся и снова рухнул, а я безо всякого политеса ударил упавшего ногой в лицо, перевернув его на спину. Он сжимал в кулаке стилет — я быстро наступил ему на руку, вырвал оружие и изо всех сил ударил его остриём в запястье — гранёное лезвие легко проткнуло плоть и вонзилось в землю, пришпилив руку напавшего как бабочку на картонку.
Заводила кое-как встал, но, видя общую картину, на которой один из подельников баюкает сломанную руку, а великий пахан скулит, потихонечку вытаскивая стилет, пригвоздивший его руку к земле, почёл за выгоду помолчать, благо никаких приказаний от подельников более не поступало. Он повертел головой вправо-влево — да, в бой никто не рвётся…
— Слушай мою команду! — заорал я. — Ты, самый шустрый, — бегом к полковому лекарю!
Я ткнул пальцем в грудь подстрекателю.
Он ещё мялся.
— Тебе что, два раза повторять?! Грач вам что сказал, а?! — я ваш отец и Бог!