Но его схватил сзади Тимолай, сын старшины. Бунтовщикам скрутили руки и привязали лежачих к стволам деревьев. Алжибай топал ногами:
— На муравьище голых положу! У-у, собаки!
Но старшина замолчал, заметив хмурые лица соплеменников.
* * *
Теплый ключ сочится и хлюпает из скалы Епифановского белогорья. Десятки поколений знают, как в здешних местах медведь тащил за ногу охотника Епифана и утопил его в лужице горячей воды. С тех седых лет охотники, побывавшие в чернопадской тайге, разносят весть о целительной воде, исходящей из скалы. Здесь же сохранился обычай — купаться конному и пешему, хотя бы в этом и не было надобности, например, зимой. Горячая вода заменяла парную баню, без которой таежнику жизнь не в жизнь.
Пастиков, конечно, убедил Самоху, что за день можно доехать до Шайтан-поля, но ему пришлось уступить ямщикам, и разведка ночевала под Епифановской скалой. Ночью около костра мужики перековывали лошадей, а Пастиков хмурился и ругался без всякого повода. Ранним утром он расчистил яму и залез в нее, как в ванну. По каменной стене звонко катились струи источника. Из улуса доносился собачий лай, хотя отсюда охотники насчитывали до пяти километров. На вершине скалы шумели позлащенные солнцем кедры.
— Греешься? — послышался сзади голос Стефании. От таежного воздуха она посвежела и беспечно улыбалась большими серыми глазами. — Какая прелесть… Вот где неучтенные богатства республики!.. Здесь, наверное, золото и другие металлы есть.
— Конечно есть, только у нас руки еще не доросли.
Из-за кустов показалась черная, со вздыбленными волосами голова Севрунова. Он, увидев Стефанию, повернул в чащу.
— Давай, купайся, — предложил Пастиков.
— Идет, только ты испаряйся отсюда.
Пастиков оделся и крикнул:
— Самоха, помогай седлать коней!
— А чаевать? — спросил Севрунов.
— Это там, на месте.
Додышев старательно протирал стволы ружья и рассматривал их на солнце. Стефания вернулась с мокрыми волосами.
— Вот где курорт-то, Пастиков! Только чертовски воняет крепкой серой, — сказала она.
— А ты почему скоро? — подмигнул Самоха.
— Попробуй ты улежи долго, — улыбалась Стефания.
Кутенин уперся коленом в живот бурой кобылы и с усилием застегнул подпругу. Лошадь засопела и, покачиваясь, взлязгала зубами.
— Ну, черт! — замахнулся на нее Кутенин.
Парень в азяме первый повел на тропинку прихрамывающего, подгибающегося под кладью коня. А Пастиков с Севруновым и студент-камасинец пошли напрямки, через гриву скалы, где перелетали рябчики.
Караван встретили поджарые и дикие камасинские коровы, собирающие еще непросохшую от недавних снегов ветошную траву. Пастиков свистнул и хлопнул тяжелыми рукавицами. Табун скопом кинулся под уклон к просвечивающей равнине, откуда слышались крики людей и собачий лай.