— Какая славная, — восхищалась Стефания. — Кто это, не жена ли, Пастиков?
— Да… дурака свалял, — лукаво отмахнулся он.
— Вот это здорово! Ты что же недоволен, видать? А я очень рада… Посмотри, какая хорошая женщина…
— Тут дело не в этом…
— А в чем же?
— Видишь ли, она долго колебалась идти в колхоз и… опять жила с парнем… Не нашим…
— И все-таки ушла от него? Эх, мужчины. Значит, женщина не может изменять своих взглядов, ну-ка, отвечай, коммунист?
— Нет, почему… Но, знаешь, все это сделалось очень скоро…
Пастиков оглянулся. Скрипя уключинами ведер, к ним приближалась Анна. Куга коромысла плотно охватывала ее полуобнаженные плечи.
Пастиков смотрел по направлению к реке, освещенной полной луной. Из кустов доносились трескотные переклички коростелей.
Спасаясь от гнуса, — шаркаясь о стволы деревьев, пропуская под животом мелкий прутик, — обезумевший марал бежал по тайге. Животное, опустив голову, дико покачивает ветвями молодых рогов. Животное изнемогает, ища убежища от ноющей мошкары и, может быть, поэтому меньше чувствует опасность.
Парабилка сидел около ямы, покрытой крепкой таежной осокой. Из узких прорезей совсем спокойно и привычно смотрят на ловушку маленькие блестящие глаза. Парабилка сидит, закрывшись лопухом, мхом и папоротником. Он не курит, не производит шорохов. Скрытое под волосяной сеткой остроскулое цветное лицо охотника замерло в ожидании. Рядом с ним — бердана, деревянные козелки для прицела и топор с огнивом. И только клубы вьющегося над караулкой гнуса обнаруживают здесь присутствие живого существа.
Но маралу не до наблюдений и осторожности. Завидев воду, животное откинуло к спине голову, под ногами у него затрещали сплетенные кустарники. Вслед за ним зашумели высокие прибрежные травы и все смолкло.
Зверь бьется в хитрой яме, он делает отчаянный прыжок кверху. Но каждое движение — шаг к пропасти. Харча и брызжа слюной, переламывая мелкие ветви ударами ног, зверь бьется до крови, до полного изнеможения, но спасения нет.
Парабилка стоял, опершись спиной о дерево, он отбросил сетку и дымом из трубки отгонял мошкару. Охотник щурил раскосые глаза и, кажется, ни в какой мере не проявлял волнения.
Животное обессилело, валится окровавленное, со сбитыми рогами, но стены ямы не позволяют лечь. Зверь опустил голову с высунутым языком и присмирел.
Парабилка попробовал крепость травяного аркана и сделал петлю. По взмокшей шерсти марала прокатилась мелкая дрожь. Зверь беспомощно мотнул головой, тем самым помог охотнику накинуть аркан.
Парабилка ушел к становьям, а вечером пришло семь камасинцев. Стараясь меньше делать шума, они подняли марала из ямы и оттащили на росную прохладную траву. Зверь плохо сопротивлялся, глаза его были мутны и жалки, он все еще часто дышал. Взмокшая шерсть липла к исхудавшему телу марала. Он не был покалечен. Камасинцы замкнули ноги зверя в железное путо и остались ночевать около ямы, снова прикрытой осокой, хитро замаскированной папоротником и мелкими ветвями.