Он прикрыл глаза, жадно вдыхая пряный аромат. На мгновение его лицо исказилось почти звериной тоской. Пальцы свободной руки, до этого опущенной, сжались в кулак. Лорд вздрогнул всем телом, и я застыла в ожидании худшего.
- Откуда это у вас? - голос супруга прозвучал глухо.
- Нашла на кухне, где они лежали, никем не используемые, - ответила я, мысленно приготовившись к упрекам и обвинениям. - Полагаю, прежняя кухарка
забыла объяснить Лоиссе, что вы любите циндрийскую кухню, милорд.
- Не люблю, - ровно, вопреки моим ожиданиям, сказал лорд Кастанелло, возвращая флакон.
Я нахмурилась. Внезапная перемена в состоянии супруга была мне совершенно непонятна. Что же такого в запахе циндрийских специй могло вызвать такую реакцию? Не воспоминание ли о «драгоценной Э.С.», прежней хозяйке шкатулки с кристальным сокровищем?
«Драгоценная»… Так говорил Эдвин, обращаясь ко мне, и так же обращался в письмах мой неведомый союзник. Может…
Один взгляд на угрюмое лицо супруга, безо всякого аппетита ковырявшего свою порцию, отбил у меня всякое желание продолжать цепочку размышлений. Мне казалось, что не стоило сейчас лезть к супругу с расспросами. Призрак неизвестной женщины, которая, наверняка, пахла пряными циндрийскими специями и горечью прошлого, словно бы встал между нами, напоминая, что я не первая леди Кастанелло, которая сидела за этим столом и пыталась разгадать загадку молчаливого мужчины напротив.
Пока я мучительно подбирала слова, размышляя, стоит ли прервать тягостное молчание, лорд отодвинул тарелку и, не попрощавшись, ушел, оставив меня в одиночестве.
Спешно закончив ужин, я тоже вернулась к себе. Обвинения, оправдания, вопросы, жгучие и невысказанные, роились в голове, просились наружу. Я остро жалела, что так и не успела собраться с духом, чтобы поговорить с супругом. Остановившись на последней ступеньке лестницы, я бросила короткий взгляд в глубину хозяйского крыла, но свет в комнатах лорда не горел. Мне не оставили ни
шанса объясниться.
Милорд, сползший с подстилки, сидел у самой двери и увлеченно грыз бумагу. Тонкий белый лист мало напоминал не так давно принесенные мне Мелией принадлежности для письма, и я поспешила вырвать у кота из лап не предназначавшуюся для него добычу. Зверь сверкнул глазами в мою сторону, но
кусаться или царапаться не стал.
Бумага источала легкий сладковато-терпкий аромат дурмана. Неудивительно, что письмо привлекло внимание Милорда - к кошачьей мяте у него была очевидная слабость. Развернув остатки записки, я принялась читать.
«Драгоценная Фаринта!»