Он тогда соскочил с трамвая, тут же поскользнулся в луже и чуть было не упал. Чуть было не соскользнул на рельсы и вспомнил, конечно, Аннушку и масло из недавно прочитанного романа. Но не судьба ему было в тот вечер закончить свою молодую жизнь. Наоборот, тут только она и началась.
Он пошел прямо через парк к Юркиному дому. Деревья были черные, мокрые, склизкие, кора блестела, как змеиная кожа, листья хлюпали под ногами. И фонари тусклые сквозь изморось… Но из глубины парка уже светился всеми своими окнами дощатый то ли барак, то ли сарай, короче – клоповник, где жил Юрка. В каждом окне горела лампочка, в каждом отсеке проживало по семье, и клоповник издали казался даже веселым. Накануне Юрка его сам пригласил, что казалось Андрею большой честью.
На самом деле и до сих пор кажется, а прошло уже почти сорок лет.
…У событий бывают грибницы. Вроде бы не связанные между собой, разобщенные временем и географией события имеют общие корни. И на эту научную конференцию, где я провел в некотором озлоблении два дня, меня не пригласили бы как почетного гостя и свидетеля. И не возвращался бы я сейчас в дождливых зимних сумерках, по гололеду, из университетского городка, о существовании которого тогда и не слыхал.
Всю жизнь меня с пристрастием расспрашивают серьезные люди, делающие солидную карьеру. Когда-то тамошние чекисты, а вот теперь здешние журналисты, аспиранты, профессора. И всегда об одном и том же.
Как будто всей остальной жизни у меня не было. И ведь ни охранку, ни профессуру, ни журналистов ни в чем не переубедишь. У них все статьи заранее подготовлены. Тут вот что интересно: тогдашним серьезным людям маловажность моей роли была заведомо ясна. Следователям я и такой годился, на свой срок тянул. А теперешние – если человек хочет написать о тебе курсовую или очерк, то, сколько ни отпирайся, ты у него будешь крупным деятелем. А уж если диплом или книгу, так ты прямо историческая личность мирового масштаба. И не порть человеку карьеру, стой на пьедестале и не рыпайся. О черт, какая дорога скользкая, аж заносит…
Ведет Андрей напряженно, вцепившись в руль. Плохая привычка, надо расслабиться, но руки сами сжимаются. Это потому, что водить ему приходится редко и выучился он поздно, уже в эмиграции. Машина арендованная. А тут еще темень и ледяной дождь. Из-за ледяного дождя он и вспомнил тот вечер и трамвай.
Человеку с акцентом постоянно объясняют очевидные вещи. На регистрации в мотеле, где он решил все же остановиться, даже сидящий за пуленепробиваемым стеклом индиец говорит с ним свысока. Свое собственное экзотическое произношение индиец, видимо, считает благородным и чисто британским. Постколониальные народы отождествляют себя с бывшей империей, у них собственная гордость, как у чеховского Фирса, горюющего об отмене крепостного права.