Это хороший момент. Но: ты, к примеру, канатоходец. Ты только что прошел по проволоке между двумя небоскребами, сел на пол, ноги еще дрожат. Кругом стоят люди и говорят: «Ах, какой бесстрашный молодец! Теперь иди обратно». А обратно надо без шеста, с шестом уже было, надоело. Если свалишься, скажут: «А кто его просил, куда его понесло?» А если и не свалишься, то думаешь: «Да, но ведь некоторые прямо по воздуху, без проволоки ходят!»
И опять надо будет что-то делать в первый раз, делать то, чего не умеешь, без чего до сих пор все прекрасно обходились, потому что не знали, что так можно, и раньше такого не было. Надеяться на успех не надо, надо просто вкалывать.
Работать надо. Работа смиряет. Со студентами он о своей немодной и ненаучной вере в смирение даже и не заикался.
Он кладет телефон обратно и понимает, что оттягивает карман не обычный альбом с набросками, который он таскает с собой всегда, а выбранный для подарка старательно завернутый офорт. Для подарка прекрасной Елене, о дочке он вчера ночью еще не думал.
Для искусства его творчество особого значения не имеет, но для него-то имеет, огромное значение имеет. Ему кажется, что он мог бы этой картинкой к Кате пробиться, что в этом маленьком офорте зашифрован некий генетический код к сейфу, некий музыкальный ключ, отпирающий запертые комнаты. С Катей еще ничего не кончено и даже не начато, ничего не понятно. Они, не привыкшие говорить, пока что не сказали друг другу ни слова.
Он уже все равно возле гостиницы. Можно зайти в фойе. Кресло у входа: можно сесть. Можно дождаться Катю. Это, скорее всего, глупость. Он просто плохо соображает от усталости, бессонницы, непривычного профессионального успеха.
Долговязый, уже немного сгорбленный, пожилой, сильно усталый человек, он сидит, ждет, стараясь не закрывать глаза, чтоб не уснуть, не пропустить ее. Надеясь на успех очередного безнадежного дела.
Ляля звонит из Лас-Вегаса
Каждый год моя Лялька летает в Лас-Вегас. Причем зимой, в феврале. Будучи женщиной интеллигентной и мрачной, Ляля предпочитает расценивать свои ежегодные поездки не как божий дар – тепло, расходы оплачены, работа непыльная, – а как божье наказание.
Она звонит в мою промозглую Пенсильванию и проклинает Лас-Вегас.
– Понимаешь, это ад на земле! Каждый раз подлетаю, вижу этот светящийся полигон идиотизма и думаю: нет, даром им такое не пройдет! Все это должно сгореть и погибнуть. Почему? Как ты можешь спрашивать – почему? Все эти хохочущие, жрущие, играющие! В розовых шортах! Избиратели. Ведь это же наши избиратели! Теперь у всей страны одна эстетика – эстетика казино. Да ты хоть понимаешь, о чем я говорю?