Дочка О. просто ненавидела себя за то, что не умеет себя любить. И ведь такие деньги уходят.
– Куда уходят деньги? – кричал папа О. – Я на вас на всех ишачу, а тебе никогда не хватает!
– Я бьюсь с утра до вечера, при моем здоровье! – кричала мама. – Ты бы попробовал вести хозяйство на даче! На эти мизерные средства! Нечем платить молочнице! Керосин кончился!
– Все как-то живут, только ты за деньгами не следишь, только у тебя они вечно уходят неизвестно куда!
– Это ты вечно уходишь неизвестно куда! Твои бесконечные поездки в город! Чего ты в городе не видел? А за керосином в поселок тебе некогда. Ты моей смерти хочешь, ты ее смерти хочешь!
Ее – это значило девочки, дочки О. Она лежала тихо на раскладушке, было сыро, наступали сумерки, уже включился уличный фонарь. Ее забыли занести в дом. В свете фонаря кружились тучи комаров, но она не хотела, чтоб ее забирали. Она надеялась, что папа не подкрадывается к ней в темноте. Что он не хочет ее смерти, только маминой.
Психоаналитической кушетки у Марины не было, она принимала пациентов за обеденным столом, покрытым вязаной скатеркой, под оранжевым абажуром. Это у Марины был специально создан такой интерьер, все иронически стилизовано под совок. Хельга с хрусталем, ковер, собрания сочинений. Только вместо прежнего совкового Хемингуэя в свитере висел над книжными полками Фрейд. Интерьер намекал на то, куда уходят корнями все комплексы пациентов, что у них там сидит в подсознанке.
Дочка О. вначале наивно надеялась, что Марина послушает-послушает и все как есть ей объяснит. И тогда станет легко на душе и весело жить – она видела в фильмах, особенно заграничных, что людям бывает весело жить. Ей хотелось попробовать. Но теперь она знала, что Марина все объясняет только теоретически, в научных терминах, а пациенты должны проделывать над собой работу и Маринины объяснения к себе прилагать.
Это у нее плохо получалось.
Марина могла в любой момент уехать в отпуск или отменить прием по какой-нибудь причине, и тогда весь анализ с дочки О. сходил как с гуся вода. Все проанализированное возвращалось обратно. В глубине ее души голос мамы опять говорил: «Ты зверь, зверь безжалостный, неблагодарная дрянь, дрянь, дрянь, враг в семье». А папа смотрел из-за плеча в зеркало и бурчал с раздражением: «Неужели нельзя за собой следить? Почему у других людей нормальные дочери, а у меня – ты?»
Дочка О. слишком хорошо знала, что весь этот Фрейд – неправда. Правду ей говорили родители. Они ее резали, эту правду. Для того и семья. Потому что если твой кровный тебе не скажет, то кто скажет? Да, слышать правду неприятно. А каково ее резать прямо в глаза? Ведь это родные, кровные говорят, которые любят тебя больше жизни.