Они оба замерли, когда кусок бетона под ними неуловимо дрогнул. В любой момент все могло поплыть, словно сель. Охранник попытался вытащить императора из раскопа, но тот оттолкнул его руку.
— Нашел…, - прохрипел он, наклоняясь ниже и бережно поднимая худое тело с белым от пыли лицом, под которым был еще кто-то. — Анна…, - дрогнул его голос, когда внизу показалась тонкая девичья фигурка. — Анна, подожди… Подожди немного. Я сейчас, сейчас…
Под его ладонями, на мгновение вспыхнувшие ярким светом, пластобетон сминался подобно бумаге. Металл рвался, как гнилая тряпка.
— Ваше Величество, передавайте ее сюда. Реанимационная капсула уже готова, — возле завала уже стояли две продолговатые капсулы с широко раскрытыми дверцами. — Осторожнее… Вот так, — тело в обтягивающих брюках и грязно-серой блузке осторожно положили в капсулу, где девушку окутал силовой пузырь.
Во вторую камеру положили первое тело — худого подростка.
Выслушав заверения врачей, что состояние дочери не внушает никаких опасений и ей, по-хорошему, нужен лишь покой, император хрустнул кулаками и встал каменной статуей возле завала. В этот момент на глаза императору попался директор Махович, наблюдавший за всем этим со стороны и то и дело утиравшим лоб от проступающего пота. Самодержец оттолкнул стоявшего у него на пути спасателя и быстрым шагом направился к нему.
Увидевшие его мужчина тут же начал отступать назад, пока не уперся спиной в стену здания.
— Я спрашиваю, как такое могло случиться? — смертельно бледный директор мелко-мелко дрожал всем телом, словно его бил сильный озноб. — Вы же не так давно лично меня уверяли, что в гимназии приняты все мыслимые и немыслимые меры безопасности. Вы, господин директор, сами занимались распределением фондов, выделенных на эти цели. По вашему выбору здесь установлены охранные системы фирмы, которая принадлежит вашей супруге. Так поясните мне, как такое оказалось возможным?
Он задавал вопросы совершенно спокойным, почти лишенным эмоций, голосом. Его лицо тоже ничего особого не выражало. Вообще, попытаться что-то прочитать по его лицу всегда было пустой затеей. Пустой и опасной затеей, в чем уже не раз убеждались многие хитрецы или те, кто считал себя таковым. Может раньше, когда император Алексей Второй был всего лишь боярычем, его эмоции и читались. В последние же годы царствования императорское лицо прочно превратилось в каменную беспристрастную маску, выражающую лишь вселенское спокойствие и величавое достоинство. Лишь изредка, в кругу самых и самых близких, он позволял себе расслабиться и немного приоткрыть эту завесу. Правда, случалось последнее все реже и реже.