Биргит прищурилась, выпятив нижнюю губу:
– «Ах, пастор Кнудсен, я невинная овечка. Я никогда не связалась бы с дьяволом и никогда не стала бы произносить его имя». – Она презрительно усмехнулась. – Унна все видела. Видела твоего полюбовника-волка. И как ты побежала к нему в лес.
Маева расправила плечи. Да как они смеют?!
– Мне очень жаль, Унна, что у тебя заболела рука. И мне очень жаль, что вы все проделали такой долгий путь на ночь глядя лишь для того, чтобы высказать беспочвенные обвинения.
Биргит выпрямилась в полный рост, стараясь казаться выше, но Маева все равно возвышалась над ней.
– Сколько же в тебе наглости, фру Альдестад. Проникнуть в нашу деревню по следам большого горя, притвориться женой бедного рыбака. Притвориться, что ты такая же, как все мы. Крестить свое дьявольское отродье в Божьем храме. – Биргит обернулась к остальным в ожидании поддержки, но женщины неловко топтались на месте и отводили глаза, явно смущенные дерзостью своей предводительницы. – Мы пришли к тебе, принесли угощение от чистого сердца, выполняя свой христианский долг, и так-то ты нас встречаешь, так-то ты отвечаешь на доброту?
Маева чуть сгорбилась:
– Но вы пришли без приглашения, ворвались в дом… обвинили меня, что я прокляла Унну…
Почувствовав, что Маева дает слабину, Биргит бросилась в наступление:
– Будучи христианкой, я прощаю тебя, но не прощу черную неблагодарность. – Она сделала женщинам знак, чтобы те вошли в дом и поставили свои горшки и кастрюли на стол. – Я хочу лишь одного: чтобы ты обрела Иисуса в сердце своем, Маева. И чтобы это дитя выросло в праведной вере и всей душой обратилось к Богу. – Она наклонилась над Лейдой. – Можно ее подержать?
Маева с трудом удержала проклятие, рвущееся с языка. Она еще крепче прижала к себе малышку.
– Она сегодня капризная… Я только-только сумела ее убаюкать.
Биргит усмехнулась:
– Да, материнство – нелегкое дело. Малые детки далеко не всегда милые ангелочки.
Маргрит кивнула:
– Хотя мы как-то справились, вырастили детей и, слава богу, все живы.
Биргит выразительно на нее посмотрела:
– Не все, Маргрит.
Наступила неловкая тишина, словно в комнате вдруг появился незримый дух Марен Иннесборг.
Двенадцатилетняя Унна проговорила по-детски невинно:
– Хорошо, что за это поплатится та, другая ведьма. Ее повесят, да, мама?
Пропустив слова дочери мимо ушей, Биргит подошла к камину.
– П-прошу п-прощения, – запинаясь, проговорила Маева. – Что она сказала?
Биргит обернулась к ней с улыбкой на тонких губах. В пляшущем свете свечи ее лицо казалось зловещим и хищным.