— Я понимаю, отец, — сказал я, и в моем голосе теперь уже было что-то от голоса Темного Пассажира.
Священник замер. Медленно поднял голову, и то, что он увидел в моих глазах, успокоило его.
— Прекрасно понимаю. — Я приблизился к нему вплотную, и пот на щеках священника, казалось, превратился в лед. — Видишь, я тоже ничего не могу с собой поделать.
Теперь мы почти касались друг друга. Исходящая от него вонь ударила мне в нос, и я, снова натянув удавку, сбил его с ног. Отец Донован растянулся на полу.
— Но дети?! Я никогда не смог бы сделать такое с детьми. — Я поставил свой тяжелый чистый ботинок ему на затылок и надавил что было силы. — Дети — никогда. Мне нужны такие, как ты.
— Кто вы? — прошептал отец Донован.
— Начало, — ответил я. — И конец. Познакомься со своей смертью.
Игла была у меня наготове, она как нужно вошла ему в шею, легкое сопротивление сведенных мышц, но не самого священника. Нажатие на поршень — и шприц заполнил отца Донована быстрым и чистым покоем. Буквально через мгновение его голова поплыла, лицо повернулось ко мне.
Действительно ли он сейчас видит меня? Двойные резиновые перчатки, аккуратный комбинезон, гладкую шелковую маску? На самом деле видит? Или он увидит меня только в другой комнате, комнате Темного Пассажира, Чистой Комнате? Со стенами, выкрашенными два дня назад в белый цвет, вымытой, надраенной, проветренной, такой чистой, что чище не бывает. Посередине комнаты, окна которой заклеены плотными прорезиненными листами белого цвета, под яркими лампами на столе, который я сам сделал, видит ли он меня? Коробки с белыми мешками для мусора, бутыли с химикалиями и выложенные в ряд пилы и ножи? Видит ли он меня?
Или он видит только те семь грязных комков, хотя кто знает, сколько их всего было? Или, в конце концов, видит, как сам безмолвно превращается в такую же массу там, на огороде?
Конечно же нет. Его воображения недостаточно, чтобы представить себя в таком виде. И в какой-то степени он прав. Ему никогда не стать тем ужасным месивом, в которое он превратил детей. Я никогда так не смог бы, не позволил бы себе такого. Я не такой, как отец Донован, не такое чудовище.
Я очень чистоплотное чудовище.
Чистоплотность требует времени, но сто́ит его. Сто́ит, потому что Темный Пассажир будет доволен и надолго успокоится. Сто́ит просто для того, чтобы делать все правильно и аккуратно. Убрать еще одну кучу дерьма из этого мира. Всего несколькими аккуратно упакованными мешками для мусора больше — и мой маленький уголок мира станет чище и счастливее. Лучше.