Представьте себе мое удивление, когда несколькими минутами позже я позвонил в ее дверь. Она не распахнула дверь настежь, не стала расшвыривать мебель и оскорблять меня. На самом деле Рита открыла дверь очень медленно и осторожно, наполовину спрятавшись за нее, как будто страшно боялась чего-то, что могло ее ждать с обратной стороны. И то, что за дверью ждал я, говорило о ее редком здравом смысле.
— Декстер?.. — мягко и стеснительно произнесла она. Казалось, она не уверена, хочет, чтобы я ответил, или нет. — Я… я не думала, что ты приедешь.
— И все же я здесь, — любезно сказал я.
Она долго молчала, наконец приоткрыла дверь чуть шире:
— Ты… зайдешь?.. Пожалуйста…
И если ее слабый и неуверенный тон, которым на моей памяти Рита никогда не пользовалась, был для меня сюрпризом, то представьте, как меня поразило то, что на ней было надето. Думаю, эта штука называется пеньюар или, возможно, неглиже — одним словом, ткани на ее сооружение ушло минимум. Как бы это ни называлось, оно, несомненно, было на ней надето. И как бы неестественно это ни звучало, наряд предназначался мне.
— Пожалуйста… — повторила она.
Ну, это уже будет немного слишком, правда? Что, подразумевается, я должен здесь делать? Во мне еще бурлил неудачный эксперимент со сторожем; с заднего сиденья сочилось недовольное ворчанье. А быстрая проверка ситуации во многом свидетельствовала о том, что я попал в капкан между дорогой Деб и Темным Художником, а теперь ожидается, что здесь я проделаю нечто, свойственное человеку вроде… Кстати, вроде чего? Она ведь не хочет… то есть она ведь не хочет конца нам обоим? Что здесь происходит? И почему происходит со мной?
— Я отправила детей к соседям, — сказала Рита и толкнула дверь бедром.
Я вошел.
Не могу придумать, как описать то, что произошло потом, ни один из вариантов не кажется адекватным. Она пошла в сторону дивана. Я следом. Она села. Я тоже. Казалось, она испытывает неловкость, словно чего-то ждет, а так как я не совсем понимал чего, то вернулся к мыслям о незаконченной работе с Яворски. Если бы у меня только было чуть больше времени! Что бы я мог сделать!
Пока я думал обо всем этом, до меня вдруг дошло, что Рита тихо плачет. Какое-то время я смотрел на нее, пытаясь прогнать из сознания образ освежеванного и бескровного сторожа. Провалиться мне на месте, если я понимаю, отчего она плачет, но поскольку я так долго и тщательно практиковался в имитации человеческих проявлений, то знал, что должен успокоить ее. Я наклонился к ней, обнял за плечо:
— Рита, ну ладно, ладно.