Здоровый дьякон в широкой хламиде поднял правой рукой парчовую ленту и забасил:
– Вся святыя помянувше, вновь и вновь миром Господу помолимся!
– Господи, помилуй! – вступил хор.
– О принесенных и освященных честных дарах Господу помолимся!
– Господи, помилуй!
Вот тоже задачка. Я же ни порядка, ни текста служб толком не знаю, Часослов, что ли, купить. Уровень моей, так сказать, христианской культуры ужасающе низок по сравнению даже со средним здешним прихожанином. Он-то, по крайней мере, знает в каком месте надо креститься, а мне приходится косить глазом на молящихся и повторять, маскируясь неторопливостью и размеренностью жеста.
– О избавлении нас от всякия скорби, гнева и нужды Господу помолимся.
– Господи, помилуй!
– Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас. Боже, Твоею благодатию.
– Господи, помилуй!
Народу было не так чтобы много, середина дня, но очень разного, от классических старушек до крепких краснорожих молодцев. Было несколько небольших групп солдат, скинувших при входе круглые барашковые шапочки, как у Меньшикова в «Сибирском цирюльнике». Служивые быстро разошлись к разным иконам, уверенно так, по хозяйски, видно, не первый раз здесь.
Заскочил мальчишка-разносчик, воткнул копеечную свечку у иконы и торопливо, шевеля губами, читал молитвы. О чем? Милый дедушка, забери меня обратно?
Или вон, молодой парень, явно, деревенский, с мешками, в драном тулупчике, бьет поклоны перед иконой. На ней – святой и косой крест, наверное, Андрей Первозванный.
Ой! Ну и локоть у Стольникова, второй раз уже так поддает, что дыхалку перехватывает. Надо отучить его от этой привычки, мужик он здоровый, не ровен час ребра мне поломает. Я придержал руку Никодима и вопросительно дернул подбородком.
– Вон, у Первозванного… – зашептал капитан.
– Парень?
– Ага, тот самый.
– Какой тот самый?
– Что постромки вязал.
Я пригляделся – и точно, это был тот дерганый извозчик, которому я грозил пальцем.
– Сдается мне, он из бунтовщиков, что на карету напали, – продолжал Стольников.
– Пошли поближе.
Через минуту мы встали позади парня. Молился он истово, а когда дьякон возгласил «Прощения и оставления грехов и прегрешений наших у Господа просим» и хор запел «Подай, Господи!», прямо затрясся в рыданиях.
Я положил ему руку на плечо.
Парень вздрогнул, повернулся и его глаза расширились от ужаса. Он было дернулся от меня, но там его придержал капитан.
– Плохо тебе, паря?
Он обмяк и закивал, размазывая слезы по щекам.