Вставать не хотелось, но все-таки встал и потащился к двери — как был, по-пояс голым, в одних штанах и босиком. Домашних штанах, еще тех, что дал мне Велур. Своих-то не было! Жлоб Леграс меня почти не экипировал — дал только запасной комплект одежды, и все.
Ворвавшаяся в комнату Хельга даже и не обратила внимания, что я стою почти голым. Чуть не сбила по дороге, ворвалась. Сразу начала взахлеб что-то бормотать, чуть не повизгивая и жестикулируя, будто ветряная мельница машет крыльями. Я спросонок вообще не мог ничего понять — перед глазами только лицо девушки, ее губы, из которых выпархивают слова, и грудь. Да, почему-то и грудь! Торчит, да так соблазнительно!
Делаю шаг, хватаю. Хельгу правой рукой за левое плечо, левой за голову, и…впиваюсь своими губами в ее губы, прерывая словесный поток! Хельга замирает, как цыпленок, пойманный лисицей, вытаращивает глаза, вытянувшись, как струна, потом обмякает, и тяжело дыша закрывает свои темные глазенки. Ее дыхание чисто, губы сладки, я чувствую упругость девичьей груди, моя рука опускается на талию, ниже, сжимает ягодицу… Девушка тихонько стонет, ее язычок прогуливается по моим губам — я чувствую, какой он горячий и острый…
И тут вдруг вспоминаю тяжелый взгляд ректора, его руки, перевитые венами, и все мое желание испаряется, как утренний туман. Вот был туман, а солнце вышло, и…оп! Чистота и порядок. И только роса на листьях лугового подорожника.
Отстраняюсь, и как ни в чем не бывало отхожу к окну, натягивая на себя рубаху. Хельга так и стоит — глаза закрыты, грудь судорожно вздымается…сейчас хватай ее, бросай в постель, и…даже не трепыхнется. Нет, будет трепыхаться, но….потом! И в тему.
Только…как так сказано в одном старом веселом фильме? «Есть разные люди: одни Родину от врага защищают, другие жён своих педагогов за сиськи по институтам таскают. И те, и другие могут быть солдатами, только первые уже солдаты, а вторые — ещё нет». Вот замени «жен» на «дочерей» — и что изменится? Ни-че-го! Узнал я, куда деваются маги, которых отчисляют из Академии. В армию они идут. Где и служат пять лет, по мере своих убогих сил. Никаких тебе бонусов, никакой государственной службы, никакого диплома и лицензии на работу. Просто армейское мясо.
Неприятно, однако! То-то здешние курсанты так боятся того, что их отчислят. Дома их не похвалят, а карьеры теперь не сделаешь — будешь на солеварне папеньки считать мешки с белым порошком. Оно им надо? Да и выжить еще надо…в солдатах-то! Их же не офицерами ставят.
— Давай с самого начала — ровным, спокойным голосом прошу я, Хельга вздрагивает и «отмирает». Смотрит на меня непонимающим взглядом и постепенно приходит в себя: