— Что же это такое? — не вытерпев, заговорил Хоменко, обращаясь к лежащим рядом с ним Ведерникову и Рудакову, — Уж не случилось ли беды какой?
— Не может этого быть, — возразил Ведерников, — стрельба была бы, без этого нельзя. Скорее всего, что пробрались в деревню и задержались там.
— Хоть вторую разведку высылай.
— А знаешь что, пошли меня и человек десять ребят боевых дай в помощь: переодену их казаками, сам офицером, у меня и погоны есть в запасе, и махнем под видом белых в село. Ну а вы тут будьте уж начеку, в случае чего — поддержите и огнем и прочим.
— Да-а, это ты здорово придумал, — сказал Хоменко. — Ну а как без пропуска-то?
— Рискнем. Притворюсь пьяным — пропустят, а в случае чего… в шашки — и ваших нет.
— Что ж, Петро, валяй. Смелым бог владеет.
Вскоре же после того, как Ведерников и Рудаков, попросившийся сопровождать Петра, ушли подбирать людей и готовить их к выезду, неподалеку заухал филин — условный знак разведчиков.
Ожили, зашебаршили партизаны, тихонько, сдержанно переговариваясь, обступили Захара. Подошли разведчики: впереди с двумя трофейными винтовками в руках Игнатьев, за ним, связанный по рукам, шел высокого роста белогвардеец, а позади Апрелков с обнаженной шашкой в руке. Партизаны расступились, пропуская пришельцев к Хоменко.
Игнатьев, обращаясь к Хоменко, рассказал, что едва нашли их, все обшарили — у мельницы, и у поскотины, и в поселке побывали. Обратно возвращались, возле речки услышали, храпит кто-то, а это они, черти, спят. Тут их и накрыли. Этого Игнатьев сразу скрутил, а второй-то вырвался да бежать! Хорошо, Апрелков догнал, срубил его к чертовой матери.
Белогвардеец, высокий, худощавый, в японском мундире и без шапки, с перепугу не мог выговорить ни одного слова. Дрожа, он таращил глаза на партизан, на усатую физиономию Хоменко, на офицерские погоны Ведерникова, и это, как видно, еще более сбивало его с толку.
— Да не бойся ты, чертушко, — теребил его за рукав Рудаков. — Чего трясешься-то как с похмелья! Убивать тебя никто не собирается, мы ведь не белые каратели. А ты еще, видать, из трудящего классу, вишь, руки-то в мозолях. Из каких ты, дружинник?
— Я… я… это… как его… ни-ни-билизованный, — с трудом выговорил белогвардеец.
Хоменко приказал развязать пленнику руки и заговорил с ним дружеским тоном:
— Не бойся, браток, не бойся, а лучше скажи-ка нам пропуск, чуешь? Пропуск какой зараз у белых?
— Пропуск-то… этот… как его…
— Ну, ну!
— Это самое… ну… Ведь вот сюда шли, помнил. — Пленник, переступая с ноги на ногу, поскреб рукой за ухом и, вспомнив, обрадованно воскликнул. — Антапка!