Что же будет теперь, если убьют Егора? Мысль покончить с собой много раз приходила ей на ум, но дети, как же их-то оставить круглыми сиротами?
— Боже ты мой, боже, за какие же грехи-то послал ты мне судьбу такую тяжкую!
Уже на рассвете забылась Настя тяжелым, кошмарным сном, не слышала, как на заре за кладбищем грохали выстрелы; там в это утро вывели на расстрел пятерых из того эшелона, где находился теперь и Егор. Расстрелянных покидали в приготовленные для них ямы, засыпали землей, чтобы никто не видел их, не знал, что это за люди и сколько их здесь захоронено.
Утром, позавтракав на скорую руку, Настя чуть не бегом пустилась на станцию, чтобы повидать там Соколова, расспросить его хорошенько обо всем, самой убедиться, что действительно есть люди, готовые помочь Егору вырваться на волю.
На станции, рискуя встретиться с кем-либо из офицеров, квартирующих в доме Саввы Саввича, Настя прошла в зал ожидания. Побыла она там недолго и по перрону направилась в ту сторону, где стоял в тупике вагон с арестованными. Шла туда, тая в душе нелепую надежду увидеть Егора сквозь решетку в люке.
— Стой! — солдат с винтовкой загородил ей дорогу. — Нельзя сюда.
Настя остановилась.
— Мне к отцу надо, в чехаузе он.
— Сказано тебе, ну! Айда обратно!
Понимая, что спорить тут бесполезно, Настя, вернувшись на перрон, посидела на садовой скамейке, подумала, что делать. Благоразумие подсказало ей, что разыскивать сейчас Соколова, расспрашивать про него опасно, можно навлечь на него подозрение, повредить делу, и она отправилась к Архипу.
С Епифаном Соколовым встретилась Настя на другой день у Архипа. Разговор был недолгий, Соколов подтвердил все сказанное Архипом и, уже собираясь уходить, посоветовал:
— На станцию не ходи, ни к чему. Мы там делаем все, что надо, а когда опять будут в карауле эти солдаты, какие с нами заодно, я скажу вам. Готовьте передачу, лучше всего сухарей, а я им пилки по железу приготовлю.
Настя принялась благодарить старого железнодорожника, а он, сердито насупившись, буркнул в ответ:
— Ну-ну, чего еще выдумала, выручить надо сначала, — и, попрощавшись, вышел.
Придя к себе, Настя занесла из амбара пшеничной муки, завела к ночи пудовую квашню.
— К чему так много? — полюбопытствовала Матрена, и Настя опять быстро нашлась:
— Да ведь сенокос над головой, а сухарей-то у нас совсем мало.